"Елена Кейс. Ты должна это все забыть" - читать интересную книгу автора

помню это чувство до сих пор. "Прости", - прошептала я и отошла.
Вечером папа с удивлением всем рассказывал, что ноты как будто
испарились. "Я перерыл весь дом, - говорил он, - но их как будто нечистая
сила унесла". Случайно этот разговор услышала Лариса. "Вы ищете ноты? -
спросила она. - Да ведь Леночка какие-то ноты выбросила мне в ведро". Папа
потерял дар речи. "Уйди с моих глаз, - гневно сказал он. - Мне неприятно
тебя видеть!" Я забралась за шкаф и горько заплакала. Лучше бы папа наказал
меня, ударил, наорал. А он просто презирал меня. Я плакала и давала себе
слово никогда, никогда в жизни не быть такой трусливой и никогда не лгать.
Вообще воспитывал нас папа наглядными примерами. Помню, ранней весной
пошли мы с ним в канцелярский магазин. Папа купил огромный рулон плотной
зеленой бумаги. Такой бумагой покрывали обычно письменный стол, чтобы не
запачкать его чернилами. И мне захотелось этот рулон нести самой. "Это очень
тяжело для тебя", - сказал папа. Но я ныла и приставала к нему до тех пор,
пока он не сказал: "Я дам тебе эту бумагу при одном условии: ты будешь нести
ее до самого дома". Я тут же согласилась и взяла рулон. Через минуту я
поняла, что нести его тяжело и неудобно. Его не за что было ухватить, и он
выскальзывал из моих рук. "Я больше не хочу", - сказала я, протягивая рулон
папе. "Я предупреждал тебя, - ответил папа. - Ты мне не поверила. Теперь
неси его сама. В следующий раз будешь думать и прислушиваться к тому, что
тебе говорят". Никакие мои мольбы не помогли. Папа шел ровным шагом, не
обращая на меня внимания. Минут через пять рулон выскользнул из моих рук и
упал в грязь. Я остановилась, с ужасом глядя на него. Папа спокойно сказал:
"Ты обещала донести его до дома". Сил у меня уже не было. Я нагнулась и
покатила его перед собой. Когда мы добрели до дома, рулон уже никому не был
нужен. Этот урок я запомнила на всю жизнь и всегда верила папиному слову.
В квартире на Литейном мы прожили два года, а потом переехали в
небольшую отдельную квартиру на улице 8-я Советская. Мама пошла учиться в
институт Советской торговли. Училась она на вечернем отделении, а утром
работала, поэтому мы ее практически не видели. У папы спектакли начинались в
восемь вечера, и он весь день был с нами. Папа заплетал нам косички, готовил
обед и читал книжки. И мы буквально обожали его. Когда кто-нибудь из
знакомых просил меня передать маме какое-нибудь сообщение, я всегда
отвечала: "Я лучше скажу это папе". "Почему?" - удивлялись знакомые.
"Понимаете, - серьезно отвечала я, - у нас папа - это мама, а мама - это
папа". Такое "соотношение сил" оставалось в нашем доме всегда.
Когда мне было пять лет, я уже умела читать по слогам, но это было
неинтересно, и я предпочитала, чтобы папа читал мне вслух. Однажды он начал
читать мне рассказ Тургенева "Муму". Я слушала, затаив дыхание. В том месте,
когда барыня приказала своему крепостному глухонемому Герасиму утопить его
любимую собачку, папа отложил книгу и сказал: "Ну, а дальше читай сама". Я
умоляла его, давала обещание каждый день читать самостоятельно, но папа
стоял на своем: "Если ты хочешь узнать, что произошло с Муму, ты дочитаешь
рассказ сама". И я дочитала. Заливаясь слезами от жалости к Муму и Герасиму,
я по слогам пробиралась к печальному концу. Дочитав рассказ и убедившись,
что Муму в конце-концов утонула, я не могла в это поверить. До сих пор все
сказки и рассказы, которые читал мне папа, имели счастливый конец. Я не
могла представить себе, что бывает по-другому. В пять лет папа разбил этот
миф, подготавливая меня к суровой реальности окружающей жизни. Именно с тех
пор я начала читать самостоятельно.