"Бернгард Келлерман. Братья Шелленберг" - читать интересную книгу автора

Михаэль смотрел на брата оторопело и в полном недоумении.
- Не шутишь ли ты? - промолвил он. - Что это значит - стать
Раухэйзеном?
- Что это значит? Пойми меня правильно. Не одним из тех маленьких
Раухэйзенов хочу я стать, каких есть дюжины, а настоящим Раухэйзеном. Если
это удалось ему, отчего не сделать и мне того же? В наше время
экономического хаоса возможно все.
Михаэль все еще не мог прийти в себя.
- Но я не понимаю тебя, какой в этом смысл, какую ты преследуешь цель?
Ты ведь только что сам говорил...
Но Венцель перебил его:
- Быть Раухэйзеном - знаешь ты, что это означает? Это означает
абсолютную и предельную независимость. Я, видишь ли, тоже хочу, наконец,
принадлежать, коротко говоря, к тем людям, которые нажимают на кнопку. Они
нажимают на кнопку, и тогда появляются секретари и подкатывают автомобили. У
меня больше нет охоты быть автоматом и шутом для других людей. С какой
стати? Хорошая жизнь, хорошие вещи, лошади, автомобили, вино, женщины,
путешествия.
Михаэль покачал головой.
- Но разве это цель? - спросил он. - Разве это может быть смыслом
жизни?
- Смысл жизни! Цель! Что за громкие слова! Я не египетский фараон.
- Что ты хочешь сказать?
- Будь я египетским фараоном, я сказал бы себе: все равно, доживу ли я
до пятидесяти или шестидесяти лет, в своей пирамиде я буду жить вечно. Но
предо мною нет вечности. Когда я умру, кончится все. Я не так высокомерен,
чтобы верить в вечную жизнь. Пятьдесят, шестьдесят лет - и за это время
нужно все успеть. Все нынче думают так, более или менее сознательно. Отсюда
наша торопливость - скорые поезда, пароходы-экспрессы, аэропланы. Но чтобы
заполнить эти пятьдесят, шестьдесят лет, заполнить до краев, мне нужны
деньги, деньги! Будут деньги - будет все: свобода, здоровье, земля, солнце,
красота, любовь Все остальное - вздор.
Михаэль побледнел. Он растерянно качал головой.
- Что за безумие, что за безумие! - гневно повторял он. - Венцель! Не
ты ли только что с таким презрением говорил...
- Пойми же меня, Михаэль, цель человеку все-таки надо иметь перед
собой, хотя бы это была и не возвышенная цель. Что я только что сказал - это
моя философия, и сообразно с нею намерен я поступать, хотя бы тебе она и
казалась презренною. У меня кет дара воодушевляться идеями, как у тебя, и,
говоря откровенно, у меня больше нет веры в человека.
- Веры в человека нет у тебя?
- Веры! Веры! Ненависть, презрение - вот все, что у меня осталось. О,
люди мне отвратительны! Их малодушие, жестокость, тщеславие, их алчность,
глупость и гнусный эгоизм мне теперь достаточно знакомы. И не верю я также в
так называемые идеалы. Видишь, Михааль, как я окончательно обанкротился.
Совершенно так же, как этот век и этот мир, в котором все обанкротилось -
религия, наука, все...
- Не впадай в ошибку, - пылко перебил его Михаэль. - Религия нисколько
не обанкротилась, а наука - и подавно. Для нее как раз началась новая эра, и
она расцветет пышнее, чем когда-либо до сих пор.