"Джеймс Келман. До чего ж оно все запоздало " - читать интересную книгу автора

самых лодыжек, к пальцам ног, медлит между ногтями и плотью и - вон, ушла
вон, ему хорошо, нет, правда, охеренно хорошо, он справился со своим
организмом, даром, что на том и места живого нет, так вот и выживаешь, так и
выживаешь. А мысли в башке все ухают, ухают. Но одна, самая кошмарная, давит
все остальные: если это навсегда, ты себя больше не увидишь. Господи, вот
жуть-то! И как всякие телки глядят на тебя, не увидишь тоже. Что не менее
жутко. Хотя тоже мне потеря, тоже потеря, телки на него не глядят. Да пошли
они все. Конечно, им иногда удается влезть тебе в душу, во всяком случае,
некоторым; умеют они глянуть так, что это уж и не взгляд, а что-то другое,
больше чем взгляд: вроде как когда ты еще сопляком в школе учился, и была
там эта старуха, училка, она все принимала всерьез, даже когда ты и прочая
мелкая сволочь смеялись, отпускали за ее спиной шуточки, а она вдруг
уставится прямо на тебя, и ты понимал, ее не надуешь, она все насквозь
видит. В точности. И ведь только ты. Остальные ничего не замечают. Ты
глядишь на нее, она глядит на тебя. Больше никто ни на кого. Может, их
очередь на следующей неделе. А нынче она за тебя взялась. За тебя. И шутки
больше не кажутся смешными. Старая падла, она тебя поимела, дружок. Одним
только взглядом. Ей и возиться-то с тобой не пришлось. И ты все про себя
понимаешь. Дурак малолетний, дырка от задницы. Смеешься вместе со всеми,
потому что боишься не смеяться, боишься быть не таким, как все - маленький
задроченный трус, выдрючиваешься над пожилой женщиной, жалко смотреть на
тебя, дружок, охеренно жалко.
А, ладно!
Какого хрена, все мы бываем иногда сопляками. Есть ли смысл валить на
себя вину за чужие проблемы? Жить-то надо, а будешь вести себя, как
полудурок, - долго не протянешь.
Вся штука в том, что Сэмми стало жалко себя, да еще и уделали его на
хер, господи-боже, отмудохали в жопу, вот самое верное слово.
Иногда просто диву даешься, просто диву.
Теперь еще и в ухе звенит. Два звука сразу, оба в левом - обычное
тонкое нытье крови, но и еще что-то, пониже, воет какая-то сраная сирена.
Потом замолкает, остается лишь кровь. Только звучит она все тоньше и тоньше.
Исусе, точно какой-то хлебаный визг.

Рука подталкивает его вперед. Он подчиняется. И еще голос, говорит, не
напрягайся. Кто бы он ни был, этот ублюдок, сарказма в нем хоть отбавляй. Ну
и хер с ним. Сэмми на него наплевать. Потом он слышит их смех. А ему все
равно наплевать. Да почему бы и нет. Хочется прямо сказать им: Идите вы в
жопу, ублюдки, мне по херу, да, можете смеяться надо мной до сраного
Первомая.
Теперь рука толкает его, сжимает плечо и толкает, так что он врезается
в стул, а после движется этак бочком, чтобы не натолкнуться на стул еще
раз - дурь, в общем-то, если учесть, что он уже зашибся об эту трепаную
мебель, - кончается тем, что он наступает какому-то пидору на ногу, и тот
взвизгивает; потом снова хохот.
Смотри, он опять в драку лезет! Ну, силен, мать его!
Пьян в стельку, говорит другой, а по-мужски признаться в этом не хочет,
вот и твердит, что потерял где-то свое дерьмовое зрение.
Зрение его никому тут не попадалось? Тут один хрен зрение ищет!
И снова вокруг га-га-га. У всех своя тактика, а у этих совсем