"Оэ Кэндзабуро. Объяли меня воды до души моей... " - читать интересную книгу автора

с сыном, повалив перед тем на мокрый загаженный пол и избив, будет
невозможно. Исана живо нарисовал в своем воображении, как он валяется на
бетонном полу, а это хулиганье пинает его ногами, обыскивает карманы,
дотрагиваясь до него кончиками пальцев, чтоб не испачкаться. Если он и не
подохнет тут, как собака, избитый и истерзанный, то, уж наверное, долго не
сможет пошевелить ни рукой, ни ногой. В уборной, уткнувшись носом и щекой в
бетонный пол, лежит тело тяжелее собственного веса, тело потерявшего
сознание человека. Перепуганный Дзин с бешеной быстротой все глубже
втягивается в водоворот страха, постичь причину которого он не в состоянии.
Стоило Исана представить себе страх, который охватит ребенка, как новый
прилив страха, точно он и ребенок представляли собой одно целое, подталкивал
к горлу что-то кислое, напоминающее желудочный сок, и начиналась резь в
глазах. Мчись, мчись вперед, прижимая к груди ребенка, как мать. Если
ребенка испугает топот бегущих сзади, кричи вместе с ним. Так подсказывал
ему инстинкт. Когда Исана миновал проход в загоне и пошел вперед, не
останавливаясь, он услышал, как парень, за которым он наблюдал краем глаза и
который потом исчез из его поля зрения, дав добыче свободно пройти (если
следовать ощущениям Исана - дав пройти заряженному гневом носорогу), сказал,
будто главный загонщик, громко и нагло подающий знак своим товарищам:
- Это тот псих, который заперся в своем блиндаже...
Свирепый сухой ветер намел вокруг убежища лепестки последних в этом
сезоне цветов, огромные горы лепестков вишни. Если эти хулиганы укрылись в
заболоченной низине или еще где-то и наблюдают за убежищем, то, наверно,
смеются над ним. Украсил, мол, свое бетонное чудовище дурацкими розовыми
лепестками, представил себе их насмешки Исана. Правда, если они прячутся так
близко, что могут рассмотреть лепестки вишни у стены убежища, то с помощью
мощного бинокля из любой бойницы их можно легко обнаружить. Исана осматривал
заболоченную низину, готовя себя к тому, чтобы, не дрогнув,
встретить неожиданное появление в окулярах подростков, если вдруг
увидит, как они, широко раскрывая рты, хохочут, высмеивая его. Но он никак
не мог углядеть их в бинокль и в то же время не мог убедиться в том, что они
не прячутся где-то поблизости, поэтому и в нем самом, как и там, за
бойницами, свирепым сухим ветром бушевала тревога. Но Исана не мог до
бесконечности сидеть безвылазно в своем убежище, кипя от раздражения. Ему
необходимо было время от времени выпрашивать очередную подачку у тех, кто
обеспечивал существование его и Дзина. В такие дни, на случай, если отключат
электричество, он устанавливал в их общей спальне на третьем этаже
магнитофон, переключающийся на батареи - стоит только вынуть штепсель из
розетки. Это легко может сделать и ребенок, знай он только, где находится
розетка. Потом вставлял в магнитофон склеенную кольцом ленту, на которой
были записаны голоса птиц. В углу комнаты приготавливал плоскую, устойчивую
чашку с водой и блюдце - даже если случайно толкнуть их ногой, вода на пол
не прольется. Кроме того, наливал еще воды в бутылку с соской, с которой
Дзин прожил большую часть своей жизни. Он убирал подальше ножи, ножницы и
вообще все, чем можно порезаться; чтобы ребенок не захлебнулся, накрывал
унитаз тяжелой металлической сеткой. Чтобы он не задохся, сунув куда-нибудь
голову, Исана выбрасывал все полиэтиленовые пакеты и прорезал дырки в
бумажных мешках с печеньем.
Уход из дому был связан с определенным ритуалом. И на этот раз Исана
подождал, пока ребенок не усядется, выбрав самое удобное место - на кровати