"Оэ Кэндзабуро. Объяли меня воды до души моей... " - читать интересную книгу автора

тяжелый, а главное, и впрямь мог отрезать себе руку - понял, добром все это
не кончится, сам отстегнул наручники и убежал. Но долго еще юнцы, вопя,
неслись за ним вслед. Вы не слышали их криков? Агент обнаружил потом, что
голова и рука у него в крови, голова - в своей, рука - зкрови мальчишки.
Сейчас в низине, поросшей редкой травой, стоят засохшие мощные стебли
мисканта и тростника. По этой-то вязкой низине, превращенной сухостоем в
лабиринт, бегут изо всех сил мужчина с окровавленной головой и прикованный к
нему мальчишка. Глубокая ночь. Они бегут, продираясь сквозь сухой мискант и
тростник, и мальчишка, чтоб освободиться,
достает нож и пытается отрезать себе руку. А сзади, сквозь густые
заросли, вопя, несется банда... Отрезать самому себе руку! Отрезать себе
руку ножом. Это вовсе не то, что просто отрезать руку, - тут начинаются
другие понятия. Так размышлял агент, мчась по зыбкой влажной земле. Осьминог
пожирает самого себя. Щупальце осьминога, отторгнутое внешней силой,
вырастает заново, а сожранное им самим - не восстанавливается. Значит, для
примитивного сознания осьминога самопожирание - вдвойне, втройне страшное
решение. Мальчишка решился отрезать себе руку ножом, отвергнув в своей
отчаянной смелости саму идею возрождения. Решился, терзаемый страхом более
сильным, чем боязнь, что рука никогда не восстановится, понимая, что,
отрезав себе руку, он рано или поздно должен будет расстаться с бандой, и
эта боль доставляла ему больше страданий, чем причинила бы ножевая рана. К
горлу Исана подступила рвота. Он то и дело поглядывал на свою руку, с трудом
пересиливая желание снова и снова удостовериться в ее существовании. Он
старался изгнать из своего сознания все ножи, какие могли найтись в убежище.
Может быть, прикованный к агенту наручниками мальчишка был просто
пьян? -спросил он тогда, и полицейский, представитель того типа людей,
которые признают в своей болтовне только одностороннее движение, ответил:
Чего? А какое это имеет значение, пьяный, не пьяный? - и продолжал свой
рассказ. Но разве действительно не имело никакого значения, пьяным или
трезвым был мальчишка, хотевший отрезать себе руку, чтобы освободиться от
наручников? Если бы обезумевший от страха и отчаяния мальчишка в ту минуту
действительно был пьян, перед ним наверняка замерцала бы надежда, хоть в
виде вздымающейся по опаленному пищеводу рвоты. В опьянении отрезать себе
руку не так уж страшно. Решение мечущегося между истерическим возбуждением и
отчаянием подростка позволяло ему вонзить нож себе в руку, которая во хмелю
казалась ему чужой. Но Исана почувствовал в своих построениях, так легко и
просто все объяснявших, серьезный изъян. Если даже допустить, что мальчишка
был пьян, полицейский все равно не мог не заметить: мальчишка догадался, что
хочет сделать с ним полицейский, волочивший его за собой, и сжался в комок.
Вот что это был за мальчишка.
Пусть меняется время, пусть меняется общество, мы все равно будем это
делать. И в коммунистической, и в любой другой стране мы будем и
проституцией заниматься, и всем прочим. Перенеся всю тяжесть своего тела на
ноги, покоившиеся в земле, Исана встал со стула. Ноги, точно живые корни,
ушли неглубоко во влажную землю - этот тонкий, едва заметный покров земного
шара. Требовались немалые усилия, чтобы вытащить из земли корни, подняться
по железной лестнице и подойти к окну-бойнице на первом этаже.
Исана взял свой мощный бинокль, потушил свет и сквозь темную бойницу,
не отсвечивавшую теперь ни единым бликом, стал осматривать заболоченную
низину. Кромешный мрак.