"Оэ Кэндзабуро. Объяли меня воды до души моей... " - читать интересную книгу автора

проложена линия электрички, спустились через поле, похожее на корабельное
днище, поднялись на противоположный склон, и глазам их открылся плавный
вираж скоростной автострады, устремлявшейся к центру города. Отсюда
возвышенность казалась островом, никак не связанным с низиной. И лишь на
чуть прикрытом молодой травой косогоре, у подножия острова, одинокой
бетонной глыбой торчит его убежище.
Он сел вместе с сыном на заднее сиденье рейсового автобуса и, пока
автобус огибал заболоченную низину, едва не свернул себе шею, стараясь ни на
миг не выпустить из поля зрения бетонную глыбу убежища. И даже когда его
жилище скрылось за холмом, он, обняв сына и глядя на возвышенность, старался
определить его местоположение. Зачем ему нужно было с такой точностью
установить местоположение убежища? Если через час начнется последняя мировая
война, он, прежде чем палящий жар ядерного взрыва и ударная волна достигнут
города, со всем хладнокровием и упорством, которые человек ради такого дня
накапливает всю жизнь, должен будет, пробираясь между мечущимися в панике
жителями, вместе с Дзином пешком вернуться домой. И вдвоем с сыном, невзирая
на гибель человечества, спокойно ждать, пока деревьям и китам будут
предоставлены их законные права. Когда от безумного жара запылают бетонные
стены и взрывная волна достигнет ушей Дзина, Исана услышит тихий шепот
ребенка: - Это конец света. У входа в парк, на конечной остановке автобуса,
Исана, ведя сына перед собой, подошел к вращающемуся турникету и стал
опускать монету в узкую, как сощуренный глаз, щель. Но монета лишь ударяла
его по пальцам. Отверстие было закрыто. Он решил перейти к соседнему
турникету, но Дзин, усевшись на корточки в металлическом коридоре, ведущем к
турникету, стал плакать и упираться. Исана не мог ничего с ним поделать. В
затуманенном мозгу ребенка заранее вырисовывалось в определенном порядке
все, что должно было произойти. И когда отец, всегда заставлявший его
действовать именно в этом порядке, вдруг что-то изменил, Дзин решительно
воспротивился, твердо придерживаясь схемы, зафиксированной в его мозгу.
Сначала Исана изо всех сил старался вытащить сына, растопырившего руки
и ноги наподобие водяного жука, из металлического коридора. Когда же ему
пришлось отказаться от этой затеи, он стал озираться вокруг, определяя вслух
расстояние до окружающих предметов, убеждая тем самым Дзина, что уступает
его сопротивлению. Он надеялся этим вернуть сыну покой и радость, освободив
от навязчивой идеи и направив его мысль в новое русло. Потом он подошел к
турникету и, притворившись, будто сообразил, как легче преодолеть его,
поднял мальчика и опустил по другую сторону. А сам перебежал к соседнему
турникету, но Дзин жалобно заплакал - почувствовав себя одинокой душой,
маковым зернышком, брошенным посреди злого, огромного мира. Исана со всех
ног понесся к металлическому коридору и стал - опять безуспешно - совать в
отверстие монету, ему чудилось, будто за спиной у него звучит его
собственный отчаянный плач. Хотя их с сыном разделял всего лишь турникет и
вход в парк был совершенно безлюден, собственное существование в этом мире
показалось ему настолько эфемерным и неустойчивым, что единственной его
опорой оставался этот умственно отсталый ребенок.
- Наконец Исана нашел турникет, в который ему удалось опустить монету;
он прошел через него и, встав на колени, прижал к себе дрожащего от страха
ребенка, словно надеялся, что мягкое, теплое тельце сына вернет ему душевное
равновесие. В стороне, на почтительном расстоянии от них стоял служитель
парка. Но почему раскричался этот пожилой служитель, да еще таким