"Герман Кестен. Казанова" - читать интересную книгу автора

чертами лица, хорошей фигурой и прекрасной осанкой.
Перед турне в Санкт-Петербург она позвала Джакомо и его
учителя на два дня в Венецию, где снимала дом с большим залом, в
котором принимала своих кавалеров и грабила их за игорным столом.
Там ребенок Джакомо увидел жизнь, которую вел впоследствии:
игорные страсти и радости, легкомыслие и сладострастие; и людей
своей жизни: театральных дам и литераторов, кавалеров и аббатов.
Доктор Гоцци опускал глаза долу перед открытой грудью
Дзанетты. Аббат Гримани и поэт Баффо делали ему комплименты за
отличное здоровье и разум его ученика. Дзанетта бранила светлый
парик Джакомо, который не подходил к его черным глазам и бровям и
к оливковой коже. К всеобщему хохоту Гоцци пробормотал, что его
сестре было бы легко следить за ребенком.
"Она замужем?", спросила Дзанетта, и Джакомо громко крикнул,
что Беттина самая красивая девушка квартала и ей уже
четырнадцать лет. Дзанетта обещала подарок Беттине, если она
согласиться причесывать Джакомо. Тем она сделала детей ближе друг
к другу.
За столом литератор-англичанин обратился к доктору Гоцци на
латыни. Ко всеобщему веселью доктор Гоцци ответил, что не
понимает по-английски. Джакомо вмешался. Смеющийся англичанин
процитировал латинский дистих с вопросом из грамматики: в каком
случае латинские вокабулы для мужских родовых частиц являются
женскими, а для женских - мужскими. Джакомо с места ответил
латинским пентаметром, что раб носит имя хозяина. Дзанетта все
точно перевела. Громкие аплодисменты сделали ее сына счастливым.
Англичанин подарил ученику свои часы, Дзанетта учителю - свои.
Она также разбудила в Джакомо литературное честолюбие. Так пишет
он в своих воспоминаниях. Восхваленный и одаренный за латинскую
непристойность, он расточал еще много непристойностей и
разбрасывал латинские цитаты всю свою жизнь, но за это ему уже
часов не дарили.
В Падуе он передал Беттине подарки Дзанетты: пять локтей
черного шелка и дюжину пар перчаток. С тех пор Беттина
причесывала его каждый день. Через шесть месяцев он больше не
нуждался в парике. Ему было уже двенадцать лет, он быстро вырос и
рано созрел.
Во время причесывания он полулежал в постели. Она умывала ему
лицо, шею и грудь и ласкала его со всей невинностью детства. Это
волновало, но она была на три года старше - слишком много по его
мнению, чтобы его полюбить.
Смеясь садилась она на постель. "Ты опять подрос", говорила
она, и щекотала и целовала его, и смеялась над его
застенчивостью. Тогда он стал отвечать на ее поцелуи. Но когда
его желания росли, он в смущении отворачивался. Почему оно могла
делать с ним все так спокойно, а ему было так тревожно? Каждый
раз он пытался заставить себя пойти дальше, но не хватало
решимости.
Когда Гоцци взял в дом трех других пансионеров и среди них
пятнадцатилетнего крестьянского невежу по имени Кордиани, который