"Вера Кетлинская. Мужество " - читать интересную книгу автора

чистить ее. Лилька взяла нож и. принялась помогать. Клава и Соня молчали.
Всем расхотелось болтать из-за Тониного угрюмого лица.
И вдруг мягко заговорила Тоня:
- Девушки, я вам про мать свою не рассказывала?
И в лице ее мелькнуло не то отчаяние, не то просто страх, что не
поддержат девушки, не захотят слушать. Клава поддержала:
- Нет, не рассказывала.
А Лилька застыла с ножом в руке - удивилась, что у сухаря Тони есть
мать.
- Вот ты сама счастливая, - сказала Тоня и прикрыла глаза. - А во мне
ненависти много, зависти много.
Лилька уронила нож.
Тоня говорила резко, чуть хрипловатым голосом, а руки ее аккуратно и
быстро обчищали картошку:
- У каждого человека горе бывает. Но не всякий такое видел, что и
рассказывать стыдно... а я, как себя помню, в отхожем месте жила. В парке.
Парк большой был, общественный. И отхожее место было - целый дом: половина
мужская, половина женская. Мать там уборщицей была. Сперва, верно, в другом
месте жили, а потом отец помер. Нас было трое, все маленькие: мы с сестрою
да братишка. Мы на женской половине жили - по одной стене стульчаки в ряд, с
перегородками, а по другой стене окошко, известкой замазано. Под окошком и
жили. Кровать стояла. Шкафчик. На кровати и ели и спали все четверо. Потом
сестренка умерла - трое стало. А вони не замечали - привыкли...
Она помолчала, снова заговорила, ни на кого не глядя:
- Дамы заходили. Девицы разные. Все веселые, с гулянья. Копейки нам
давали. Иногда иголку с ниткой спросят. Или туфли почистить. Однажды зашла
большая барыня с двумя дочками. Девчонки моих лет. Я так и уставилась на
них. Белье с кружевами. Шляпы соломенные на лентах по спине болтаются.
Барыня все морщилась, все боялась, что грязно. Все девчонкам приговаривала:
"Осторожно, осторожно, ни к чему не прикасайтесь, это же зараза, зараза".
Тоня выронила картошку, нагнулась за нею, да так и осталась.
Лилька вдруг всхлипнула:
- Господи, Тонечка, мы ведь не знали.
Тоня резко подняла голову и продолжала хрипловатым и ровным голосом,
будто и не слыхала Лилькиных слов:
- Когда братишка немного подрос - вы знаете его, Николай, математик, он
приезжал зимой, - еще хуже стало. Парень высокий, большой, неудобно. Стали
выгонять его. Весь день до ночи по улице бегает. Мы поедим, а ему миску
вынесем, он и жрет, как собака, на улице. А если холодно, на кровать уложим,
тряпьем прикроем, мать прикрывает его с головой, чтобы не заметили, да вдруг
как заплачет...
Лилька сопела носом, сдерживая слезы.
Тоня сердито махнула на нее рукой, сказала спокойно:
- Потом тифом заболели. Мать умерла, братишку в приют отдали, а в
революцию приехал дядя и меня сюда привез. Мать ивановская была до
замужества, а дядю вы знаете - мастером теперь. Пришел Евграфов, старый
ткач, он и теперь у Соньки в этаже работает. Он с мамой вот с этих лет
знаком был. И пришел меня посмотреть. Мне уже девять лет было. Долго
смотрел, по голове погладил. И говорит: "Похожа на мать. Узнаю. Только
Олюшка веселая была. Певунья. В перерыв, бывало, выбежит во двор и запоет. А