"Франциско де Кеведо. История жизни пройдохи по имени Дон Паблос, пример бродяг и зерцало мошенников" - читать интересную книгу автора

всех, кто имел с ней дело. Старуха, правда, добавляла, что при упоминании о
ней поговаривали о каком-то козле и полетах по воздуху, за что ее чуть было
не украсили перьями, дабы она явила свое искусство при всем честном народе.
О ней ходили слухи, что она умела восстанавливать девственность, возрождала
волосы и возвращала им изначальную их окраску; кто называл ее штопальщицей
вожделений, кто костоправом расстроившихся склонностей, а иные попросту
худыми прозвищами сводницы и пиявки чужих денежек. Надо было видеть,
впрочем, ее улыбающееся лицо, когда она слушала все это, чтобы еще больше
почувствовать к ней расположение. Не могу не рассказать коротко о ее
покаяниях. Была у нее особая комната, в которую она входила всегда одна и
только иной раз вместе со мною, на что я имел право, как ребенок. Комната
эта была уставлена черепами, которые, по ее словам, должны были напоминать о
смерти, а по словам других - ее клеветников, - возбуждать желание жизни.
Постель ее была укреплена на веревках висельников, и она мне это объясняла
следующим образом:
- Ты что думаешь? Они у меня заместо реликвий, ибо большинство
повешенных спасается.
Родители мои вели большие споры о том, кому из них должен я наследовать
в ремесле, но сам я уже с малых лет лелеял благородные замыслы и не
склонялся ни к тому, ни к другому. Отец говорил мне:
- Воровство, сынок, это не простое ремесло, а изящное искусство. - И,
сложив руки, со вздохом добавлял: - Кто на этом свете не крадет, тот и не
живет. Как ты думаешь, почему нас так преследуют альгуасилы и алькальды?
Почему они нас то ссылают, то избивают плетьми, то готовы преподнести нам
петлю, хотя еще не наступил день нашего ангела и никто о подарках не думает?
Не могу я говорить об этом без слез! - И добрый старик ревел, как малое
дитя, вспоминая о том, как его дубасили. - Ибо не хотят они, чтобы там, где
воруют они сами, воровали бы и другие, кроме них и их прихвостней. От всего,
однако, спасает нас драгоценное хитроумие. В юности моей меня часто можно
было увидеть в церкви, но, конечно, не потому, что я так уж ревностно
прилежал религии. Сколько раз могли бы посадить меня на осла, если б я запел
на кобыле! Каялся я в своих грехах только по повелению святой матери нашей
церкви, и вот этим путем да моим ремеслом вполне прилично содержал твою
матушку.
- Как это так вы меня содержали? - в великом гневе отвечала на это моя
мать, опасаясь, как бы я не отвратился от колдовства. - Это я содержала вас,
вытаскивала из тюрем благодаря моему хитроумию и помогала вам моими
деньгами. Если вы не каялись в своих грехах, так что было тому причиной:
ваша ли твердость или те снадобья, которыми я вас поила? Да что тут
толковать - вся сила была в моих банках. И не бойся я, что меня услышат на
улице, я бы рассказала, как мне пришлось спуститься к вам в тюрьму по
дымовой трубе и вытащить вас через крышу.
Она наговорила бы еще всякой всячины - так все это ее разволновало, -
не рассыпься у нее, так она размахивала руками, четки из зубов покойников. Я
помирил родителей, заявив, что непременно хочу учиться добродетели и
шествовать по пути благих намерений, для чего они должны определить меня в
школу, ибо не умея ни читать, ни писать, нельзя ничего достигнуть. Слова мои
показались им разумными, хотя они и поворчали между собой по этому поводу.
Мать моя принялась нанизывать свои зубные четки, а отец отправился срезать у
кого-то уж не знаю что - то ли бороду, то ли кошелек. Я остался один и