"Франциско де Кеведо. История жизни пройдохи по имени Дон Паблос, пример бродяг и зерцало мошенников" - читать интересную книгу автора

Я был совершенно убит всем этим и решил в кратчайший срок забрать все,
что возможно, из дому и покинуть родительский кров, - так стало мне стыдно.
Однако я все утаил. Отец мой отправился к раненому мальчишке, помог ему
своими снадобьями и утихомирил, а я вернулся в школу, где учитель сердито
встретил меня, но, узнав о причине драки, смягчился, ибо понял, что обижен я
был жестоко.
Все это время меня постоянно навещал сын дона Алонсо Коронеля де
Суньиги, которого звали доном Дьего. Он очень полюбил меня, ибо я всегда
уступал ему мои волчки, если они были лучше, угощал его своим завтраком и не
просил у него ничего из того, чем лакомился он сам. Я покупал ему картинки,
учил его драться, играл с ним в бой быков и всячески его развлекал. В конце
концов родители этого дворянчика, заметив, как увеселяло его мое общество,
почти всегда просили моих родителей, чтобы они разрешали мне оставаться у
них обедать, ужинать и даже ночевать.
Случилось как-то раз, в один из первых учебных дней после рождества,
что, увидав на улице человека по имени Понсио де Агирре - был он, кажется,
обращенным евреем, - дон Дьегито сказал мне:
- Слушай, назови его Понтием Пилатом и удирай.
Чтобы доставить удовольствие моему другу, я назвал этого человека
Понтием Пилатом. Тот так разозлился на это, что с обнаженным кинжалом
бросился за мной вдогонку, намереваясь меня убить. Я был вынужден со всех
ног с криком устремиться в дом моего учителя. Понтий Пилат проник туда вслед
за мною, но учитель загородил ему путь, дабы тот не прикончил меня, и уверил
его, что я тотчас же получу должное наказание; несмотря на просьбы своей
ценившей мою услужливость супруги, он велел мне спустить штаны и всыпал
двадцать розог, приговаривая при каждом ударе:
- Будешь еще говорить про Понтия Пилата?
Я отвечал "нет, сеньор" на каждый удар, которым он меня награждал.
Урок, полученный за Понтия Пилата, нагнал на меня такой страх, что когда на
другой день мне было велено читать молитвы перед остальными учениками и я
добрался до "Верую" - обратите внимание, ваша милость, как, сам того не чая,
я расположил к себе учителя, - то, когда следовало сказать "распятого же за
ны при Понтийстем Пилате", я вспомнил, что не должен больше поминать имени
Пилата, и сказал: "Распятого же за ны при Понтийстем Агирре". Простодушие
мое и мой страх так рассмешили учителя, что он меня обнял и выдал мне
бумагу, где обязался простить мне две ближайшие порки, буде мне случится их
заслужить. Этим я остался весьма доволен.
Наступили - дабы не наскучить вам рассказом - карнавальные дни, и
учитель, заботясь об увеселении своих воспитанников, велел нам выбрать
петушиного короля. Жребий был брошен между двенадцатью учениками, коих
назначил учитель, и выпал он на мою долю. Я попросил родителей раздобыть мне
праздничный наряд. Наступил день торжества, и я появился на улице, восседая
верхом на тощей и унылой кляче, которая не столько от благовоспитанности,
сколько от слабости все время припадала на ноги в реверансах. Круп у нее
облез, как у обезьяны, хвоста не было вовсе, шея казалась длиннее, чем у
верблюда, на морде красовался только один глаз, да и тот с бельмом. Что
касается возраста, то ей ничего другого не оставалось, как сомкнуть навсегда
свои вежды, - смахивала она более всего на смерть в конском обличье; вид ее
красноречиво говорил о воздержании и свидетельствовал о постах и всяческом
умерщвлении плоти; не оставалось сомнения, что она давно раззнакомилась с