"Александр Хургин. Страна Австралия (сборник)" - читать интересную книгу автора

звука ее шагов не смог бы расслышать даже человек с абсолютным музыкальным
слухом скрипача.
Короче говоря, темноты и тишины в жизни человека по имени Петрищев
накопилось в избытке, и он перестал слышать то, что происходило вокруг него
в мире, и в конце концов связь мира с Петрищевым прервалась. Это что
касается мира внешнего. По поводу же внутреннего мира у Петрищева возникали
различные мнения и сомнения. В том смысле, что это же был его собственный
мир - не зря он назывался внутренним. А связь, значит, с ним каким-то
загадочным образом все-таки разорвалась и нарушилась. И этот разрыв с
нарушением оказались болезненными. Даже более болезненными, чем можно было
ожидать. Хотя вообще никто никогда не ожидает разрыва с самим собой. А если
он - разрыв - происходит, люди всегда удивляются, волнуются и ведут себя,
как говорится, неадекватно.
Хотя Петрищева как раз тут, в данном именно случае, можно считать
исключением из правила. Если, конечно, такое правило существует в природе.
Он-то вел себя адекватно обстоятельствам. А с другой стороны, как еще он
должен был себя вести, когда опротивел ему и внешний мир, и внутренний. До
последней степени опротивел - не как-нибудь иначе. Но то, что без связей с
окружающей средой - каковая и является внешним миром, существовать
невозможно - это Петрищев не то чтобы осознанно понимал, а чувствовал
органами чувств. И то, что связи эти необходимо восстанавливать - тоже он
чувствовал. На собственной, так сказать, шкуре. И он думал, что мне бы
наладить утраченный контакт с внешним миром и со средой своего обитания, а
уж со своими внутренними делами я как-нибудь разберусь впоследствии, лежа на
досуге.
И начал Петрищев с того, что взял себя в руки и, когда наступил вечер,
включил свет в комнате, чего не делал очень давно. Глаза восприняли это
включение плохо - наверное, с непривычки. Петрищеву, видно, нужно было не
сразу взять и включить свет на всю катушку. Нужно было, скорее всего, для
начала шторы плотные коричневого цвета раздвинуть. Тогда отдаленный свет,
который есть по ту сторону окон, войдя в квартиру, дал бы глазам Петрищева
обвыкнуться сначала с тусклым и размытым электрическим освещением невысокой
интенсивности, а после уже можно было и к лампочке в сорок или шестьдесят
ватт начать привыкать. К слову надо сказать, что кошке свет лампочки тоже не
понравился. Она сощурилась и сидела так, сжав свои большие желтые глаза до
узких, еле заметных щелок. А потом она и вовсе их закрыла. И решила - чем
сидеть на ярком свету, так лучше уж спать в свое удовольствие.
А человек по имени Петрищев сказал себе - ничего, лучше сразу хвост
рубить, чем постепенно. В переносном, конечно, смысле. Он хотел еще и
телевизор включить - чтоб уж одновременно и к звуку привыкнуть, одним, так
сказать, махом. Но не отважился. И свет - то раздражал так, что хотелось
куда-нибудь спрятаться, в какой-нибудь темный угол - и хорошо, что в комнате
у Петрищева было всего-навсего четыре угла и все светлые, а не темные. То же
и в кухне. А в коридоре вообще углов никаких не было - одни двери. В общем,
все шло так, как и хотелось Петрищеву подсознательно. И он стал развивать
свои действия - чтобы использовать, значит, свет лампы максимально. А
именно: Петрищев сел за стол, положил перед собой лист бумаги в линейку и
задумался. Он задумался над тем, что написать в своем письме к бабушке.
Потому что письмо к бабушке для начала восстановления связей с миром
казалось ему неплохим вариантом. И он написал: "Здравствуй бабушка!". И еще