"Александр Хургин. Комета Лоренца (сборник)" - читать интересную книгу автора - Петрович - это у нас кто?
- Петрович - это Петрович. Хозяин территории. Я еще раз осмотрел то, что Марья назвала территорией. - И он здесь живет? Среди этих собак и кошек? - Да, - сказала Марья. - Живет. - И сказала: - Почему тебя это удивляет? Разве жить можно только среди людей? - Как раз среди людей можно с трудом, - сказал я. - Вот и Петрович скорей всего так считает, - сказала Марья. И Петрович вышел. Он был с ног до головы мятый сонный и удивленный. Очевидно, по ночам к нему мало кто приезжал. Петрович подошел, ежась и позевывая, и отодвигая лежащих на его пути животных ногами, постоял в тяжелом раздумье, заглянул в окно "Трабанта" и сказал: - С приездом. И сказал: - Разгружать? - Разгружай, - сказала Марья. - Пусть отпразднуют мой день рождения. - Поздравляю, - сказал Петрович. - Не за что, - сказала Марья. Петрович обошел машину и начал отвязывать веревку от крышки багажника, Марья вышла к нему. За ней выбрался на пустырь Сеня. А я спросил у Сереги: - Понравился вашей даме цветок? Серега реагировал неадекватно: - Какой даме? Какой цветок? - Желтый, - сказал я. - В целлофановом кульке. Серега открыл рот, посидел так, в ожидании слов, и когда они пришли, - Ты кто? Здесь? Есть? - А ты? - сказал я. - И, кстати, откуда у тебя этот шрам? Серега провел рукой по щеке. - Шрам - это случайность. Шрама почти не видно. - Кому надо, тем видно. - А кому надо? - спросил Серега. - Ну мало ли, - сказал я, а Серега сказал: - Выходим. Выходить я не собирался. Я собирался переждать наш визит к Петровичу в машине. Кошка спала и снова, в который уже раз за сегодня, беспокоить ее было бы свинством. Ну, и обилие собак меня не радовало и не вдохновляло. Все-таки к собакам у меня существовало какое-то предубеждение. Возможно, врожденное. Мою мать, когда она была мною беременна, укусила бродячая собака. Отец собаку поймал, чтоб посмотреть - не бешеная ли она. Собака оказалась не бешеной, но голодной. И ее держали во дворе на привязи еще недели две. За это время она привыкла к месту и к кормежке, и когда отец ее отвязал, она никуда не ушла, а осталась жить явочным, так сказать, порядком. Впоследствии ей выстроили деревянную будку, и она прожила там всю свою собачью жизнь. А матери тогда уколов в живот делать не стали, чтобы не рисковать плодом (в смысле, ребенком) и таким образом мать сама рисковала заболеть бешенством. Естественно, вместе с не родившимся мной. А когда я все-таки благополучно родился и начал жить, меня мать этой собакой пугала. Мол, не будешь слушаться - придет собака и унесет тебя в собачью будку, и будешь там с нею жить до смерти. Я спрашивал: |
|
|