"Александр Хургин. Комета Лоренца (сборник)" - читать интересную книгу автора

- Петрович - это у нас кто?
- Петрович - это Петрович. Хозяин территории.
Я еще раз осмотрел то, что Марья назвала территорией.
- И он здесь живет? Среди этих собак и кошек?
- Да, - сказала Марья. - Живет. - И сказала: - Почему тебя это
удивляет? Разве жить можно только среди людей?
- Как раз среди людей можно с трудом, - сказал я.
- Вот и Петрович скорей всего так считает, - сказала Марья.
И Петрович вышел. Он был с ног до головы мятый сонный и удивленный.
Очевидно, по ночам к нему мало кто приезжал. Петрович подошел, ежась и
позевывая, и отодвигая лежащих на его пути животных ногами, постоял в
тяжелом раздумье, заглянул в окно "Трабанта" и сказал:
- С приездом.
И сказал:
- Разгружать?
- Разгружай, - сказала Марья. - Пусть отпразднуют мой день рождения.
- Поздравляю, - сказал Петрович.
- Не за что, - сказала Марья.
Петрович обошел машину и начал отвязывать веревку от крышки багажника,
Марья вышла к нему. За ней выбрался на пустырь Сеня. А я спросил у Сереги:
- Понравился вашей даме цветок?
Серега реагировал неадекватно:
- Какой даме? Какой цветок?
- Желтый, - сказал я. - В целлофановом кульке.
Серега открыл рот, посидел так, в ожидании слов, и когда они пришли,
сказал:
- Ты кто? Здесь? Есть?
- А ты? - сказал я. - И, кстати, откуда у тебя этот шрам?
Серега провел рукой по щеке.
- Шрам - это случайность. Шрама почти не видно.
- Кому надо, тем видно.
- А кому надо? - спросил Серега.
- Ну мало ли, - сказал я, а Серега сказал:
- Выходим.
Выходить я не собирался. Я собирался переждать наш визит к Петровичу в
машине. Кошка спала и снова, в который уже раз за сегодня, беспокоить ее
было бы свинством. Ну, и обилие собак меня не радовало и не вдохновляло.
Все-таки к собакам у меня существовало какое-то предубеждение. Возможно,
врожденное. Мою мать, когда она была мною беременна, укусила бродячая
собака. Отец собаку поймал, чтоб посмотреть - не бешеная ли она. Собака
оказалась не бешеной, но голодной. И ее держали во дворе на привязи еще
недели две. За это время она привыкла к месту и к кормежке, и когда отец ее
отвязал, она никуда не ушла, а осталась жить явочным, так сказать, порядком.
Впоследствии ей выстроили деревянную будку, и она прожила там всю свою
собачью жизнь. А матери тогда уколов в живот делать не стали, чтобы не
рисковать плодом (в смысле, ребенком) и таким образом мать сама рисковала
заболеть бешенством. Естественно, вместе с не родившимся мной. А когда я
все-таки благополучно родился и начал жить, меня мать этой собакой пугала.
Мол, не будешь слушаться - придет собака и унесет тебя в собачью будку, и
будешь там с нею жить до смерти. Я спрашивал: