"Александр Хургин. Брунгильда и любовь (из жизни евролюдей)" - читать интересную книгу автора

впечатляющую. Развеяв слух о полинезийском происхождении каннибала.
- Вы уверены в том, что он наш брат-европеец? - давили на нее
журналисты. - Вы хорошо подумайте.
- Что я, полинезийцев не знаю? - отвечала им из постели Брунгильда.
- Нет, Гансик приличный состоятельный человек, выпускник чуть ли не
Гейдельберга, домовладелец и граф. Если, конечно, не врет.
В общем, собой Брунгильда осталась довольна. Она придерживалась того
мнения, что лучше поиметь и потом жалеть, чем жалеть, что не поимела. Это
был у Брунгильды основополагающий принцип интимной и вообще жизни, жизни в
любых ее проявлениях. Кроме всего прочего, это была, видимо, судьба. Да,
все-таки судьба. Почему-то ведь она встретила Гансика этого на похоронах.
Могла бы не встретить. Он мог туда не явиться, живя на противоположной
городской окраине. И знакомы они с усопшим не были. От скуки Гансик
прогуливался, дыша, и не заметил, как вышел за черту родного города и пошел
мимо пастбищ, полей и огородов. Вышел, а там женщины с человеком навзрыд
прощаются. Ну он и поприсутствовал из вежливости и философского состояния
души, принял, так сказать, пассивное участие. Стоял себе, думал по-латыни о
вечном, пока не ворвалась в его мысли и поле зрения Брунгильда. Она взошла
на возвышение у разверстой могилы, вся в черном, и произнесла последнее
слово напутствия. От имени компании и от себя самой. Прочувствованно
произнесла, с выражением скорби, хотя и с элементами юмора. А когда на
Брунгильду упал откуда-то луч света и ее черная блузка стала просвечивать
насквозь, Гансик прямо замычал от этого зрелища и восторга.
Вообще-то в обязанности Брунгильды как топ-менеджера компании
"Нeimkehr" не входило произнесение последних слов, и прочая ритуальная
рутина не входила. Но данный покойник был ей все-таки близок и умер, если не
у нее на руках, так, уж во всяком случае, у нее на глазах. И, может быть,
она чувствовала ответственность за его смерть или невольную свою в ней вину.
А близок Брунгильде усопший был не духовно, упаси Господь, он физически
был ей близок. Как мужчина от сохи и в самом соку. В расцвете мужских сил то
есть. Ну любит Брунгильда мужские силы. И может ради них иногда духовным
несовершенством индивида пренебречь.
Водится за Брунгильдой такой грешок, женщине с темпераментом
простительный.
Да, и вот когда она в Розенбург прибыла свободный рынок ритуальных
услуг осваивать, антисемита ей в качестве достопримечательности местной
продемонстрировали. Сказали:
- Вот здесь, фактически на границе города и деревни, живет у нас в
собственном доме одинокий антисемит с сестрой. А второй свой дом сдают они в
аренду. Под общежитие для еврейских эмигрантов и беженцев.
Конечно, все, включая женщин, стариков и детей из этого общежития, а
также заезжие знаменитости и туристы ходили на антисемита смотреть.
Сестра продавала им билеты, говоря: "Смотрите на здоровье через забор,
если вам больше делать нечего", - а брат на экскурсантов своего внимания не
обращал, занимаясь от темна до темна делом своей жизни - животноводством.
С виду был он жилистым и нестрашным зоотехником. Домик с занавесочками,
хлев чистенький, огородик ухоженный. В огородике среди пастушков, гномиков и
уточек глиняных дедушка с козлом стоит, тоже глиняный.
- Это ты? - спрашивала у него впоследствии Брунгильда ради шутки.
А он отвечал ей: