"Лео Киачели. Гвади Бигва " - читать интересную книгу автора

нему семенящей походкой, ко стал так, чтобы мальчику не виден был его бок,
горбом торчавший под буркой.
- Бабайя правду говорит, ты уж поверь, чириме, - сказал он мальчику и
похлопал его по плечу. - Из всех ты один у меня путный удался... Остальные -
мошенники, только и знают что рты разевать - пихай да пихай. Этак вот...
Разинув необъятную пасть, он несколько раз ткнул себя кулаком в рот,
как бы проталкивая что-то.
- Четверо! Четверо этаких... Ты, Бардгуния, не в счет... И я тоже... А
не то...
Последние слова он почти выкрикнул, видимо придавая им особое значение;
казалось, крик этот вырвался из самой глубины его сердца - в нем прозвучали
одновременно и явный испуг, и насмешка, и недоумение.
- Не то было бы их не четыре, а шесть. - Он понизил голос и продолжал
раздумчиво: - Шесть ртов... Впрочем, что ни говори, всякий рот приходится
чем-нибудь набивать да напихивать. Так-то, милый...
Голову его прикрывала войлочная, цвета прелого папоротника шляпа,
напоминавшая скорее птичье гнездо. Бурка, накинутая на плечо, была того же
цвета и совсем не по росту хозяину; полы ее висели лохмотьями. Шляпу,
очевидно, он сам смастерил из обрезков той же бурки, кое-как скрепив их
грубыми стежками.
Желтое, цвета ромашки, лицо заросло волосами: выцветшая борода и усы
торчали клочьями. Из-под нависших лохматых бровей подозрительно и плутовато
глядели маленькие серые глазки.
- Да, если мы с тобой, Бардгуния, вовсю разинем рты, их никто не
набьет. Верно ведь? Сам видишь, чириме, сколько людей трудодни подсчитывают?
Лишнего не урвешь!
Он, видимо, неспроста разговаривал с сыном так по-приятельски, явно
стараясь задобрить его; однако мальчик нисколько не растрогался и пропустил
мимо ушей его слова.
Тогда лохматый человек с досады и огорчения отошел в сторону и
остановился у второго столба, поддерживавшего навес. Он еще раз хмуро
взглянул на Бардгунию; убедившись, что тот по-прежнему возится с козой,
украдкой вытянул из-под бурки и положил на землю довольно объемистый
хурджин, одна половина которого была чем-то набита и затянута ремешком.
Скинув бурку, он пристроил ее стоймя, так, что она заслонила хурджин.
Теперь он оказался в поношенной, утратившей всякий вид чохе, серой, как
дорожная пыль. На том месте, где чоху обычно украшают газыри, были нашиты
карманы из черной ткани. Выпяченный вперед живот почему-то особенно
вздувался слева, что еще больше уродовало и без того неказистую фигуру.
Узкий белый ремень, завязанный спереди узлом, стягивал талию. На ремне, на
левом боку, висел довольно длинный нож в ножнах, на правом - кисет, из
которого торчала трубка.
Сняв бурку, он широко вскинул руки, деловито подвернул рукава повыше
локтей и весь подобрался, как бы готовясь кинуться на врага; встал на носки,
втянул живот, подался всем телом вперед и нацелился на козленка, нежно
прильнувшего к материнской шее.
Крадучись, прошел мимо козы, - вид был такой, точно он собирался в
далекое путешествие и совсем ему некстати останавливаться где-то в ближайших
окрестностях.
Внезапно, с проворством, которого никак нельзя было от него ожидать,