"Александр Васильевич Кикнадзе. Тогда, в Багио (Документальная повесть) " - читать интересную книгу автора

пион, а говоря точнее - сильнейший из тех четырех миллиардов граждан,
которые населяют ее в послед ней четверти XX века.
Предыдущим чемпионам мира было легче: они отбирались "только" среди
двух, среди трех миллиардов. Что касается грядущих чемпионов, то им,
несомненно, будет сложнее: все больше жителей на планете Земля и все больше
людей учится играть в шахматы. И перед ними тоже ответственен современный
шахматный чемпион.


* * *

Утверждают, что на свете живут три миллиона эсперантистов. Они гордятся
тем, что понимают друг друга с полуслова - француз и японец, баск и индус,
турок и швед. Устраивают конгрессы, издают журналы и книги... благородное
дело, служащее общению в наш напряженный век.
Но есть международная организация, своей численностью во много раз
превосходящая "Объединение эсперантистов мира", члены которой понимают друг
друга не то что с полуслова, а с одной буковки.
Каждая буковка шахматной нотации несет такую информативную нагрузку,
которая и не снилась ее сестрам из привычного письма.
В самом деле...
Читаем: 2. f2 - f4.
И сразу понимаем, что играющий белыми избрал старинный романтический
королевский гамбит, связанный с жертвами и головоломными осложнениями.
Как белые будут играть дальше? Можно ждать, что они отдадут коня за две
пешки и переведут партию в начало, исследованное еще четыре века назад
итальянцем Полерио? Или пожертвуют слона на том поле, которое видело на
своем веку столько


16

жертв, сколько ни одно из других шестидесяти трех полей, а именно на поле
f7, и последуют рекомендациям теоретического гамбита восемнадцатого
столетия. Никто не знает, что будет дальше. Известно одно: черным следует
принимать дары осмотрительно и защищаться сверхбдительно и не забывать, что
"гамбит" происходит от "даре иль гамбетто" - "дать подножку".


* * *

Весной 1965 года в Мадриде я играл в шахматы с переводчиком Висенте
Фернандесом.
Он спросил, не без труда подбирая русские слова (он изучал русский по
книжкам и очень просил меня не торопиться: "Почему русские говорят так
быстро?.. Испанцы говорят быстро? Что вы?.. Что вы?.. Мы говорим очень
медленно, во всяком случае, хорошо понимаем друг друга. Это как бы шутка. Я
по-русски читаю хорошо, а когда мне говорят, понимаю плохо". Я принял
пожелание к сведению, и беседа, как могло показаться, потекла содержатель
нее):