"Анатолий Ким. Стена (Повесть невидимок) [H]" - читать интересную книгу автора

внутренность моя, - и я хотел, но не мог ни придержать нас обоих от падения
в бездну, ни проявить простой человечности при виде того, как нежная любимая
женщина, яростно царапаясь и кусаясь, превращается в неистового зверя.
Меня давно уже нет на земле, моей любимой тоже - мы сгорели на лету, как те
пригоршни метеоритов в московском небе - и скоро встретимся, наверное, в
каком-нибудь другом небе.
Но как же не приходило мне в голову тогда, когда мы с Анной еще могли быть
вместе, что, царапаясь ли и кусаясь, рыча, стеная, плача, мотая ли головою
из стороны в сторону, словно казнимые на кресте, мы не зверели все же, а,
наоборот, - возвращались к изначальному, далекому от грубой зверовидности -
невидимому состоянию чистых монад. Когда-то мы были невидимками - и снова
становились ими. Слепящие мгновения оргазма - эти жалкие несколько секунд -
возвращали нас к тому времени, когда мы еще были бессмертными, как Адам и
Ева в раю.
Но почему этого не понимали все наши распрекрасные адамы, все до одного, -
как смели в душе считать нас, ими же распаленных ев, - или даже вслух
называть - сучками?.. За что? За то, наверное, что мы чувствовали больше,
сильнее их и могли несравнимо богаче ощутить на небольшом отрезке земного
пути, который проходили вместе, все запахи, цвета, чарующие звуки и
глубинные, подземные шевеления родниковых вод. Которые изощренно текут,
льются тугими струями в своих глубинных укрытиях - и внезапно, торопливой
ощупью выплескиваются на дно пустого грота, чьи смутно воображаемые размеры
представляются огромными. И вот апофеоз, некий тугой и тесный выход,
кольцевая каменная нора - и выплеск наружу родника, под сверкающий оркестр
солнца, под щебет ласточек, под какую-то дикую немелодичную песнь, которая
оказывается твоей собственной песней.
Мы оба по пояс в воде, в реке Гусь, словно крещаемые водным крещением, и мои
руки, как лозы виноградные, обвились вокруг высокой крепостной башни,
могучей и непреклонной, и снять своих рук вертоградных, испуганных и
дрожащих, не могу я с этой башни, могучей и непреклонной, словно нет у меня
больше ни правой руки, ни левой, а срослись они там, на смуглой выйной башне
моего возлюбленного, и стали словно одна виноградная лоза... Мы очнулись и
оказались лицом к лицу, поэтому наши взгляды были направлены в разные
стороны: Анна увидела солнце, взорванное в небесах, Валентин постепенно
вернул свое внимание тому, что давно уже начало его беспокоить и смущать.
Он смотрел на два белокаменных храма, с холмов молчаливо взирающих на нас.
Синее небо, подлинно великое, и кипенно-белые облака повисли над нами - в
головокружительной высоте. Мы еще постояли недолго, обнявшись, оба уже
прочно утвердившиеся ногами на песчаном дне, покружились в воде, словно
танцуя, а затем разъяли наши руки. Они у обоих дрожали.
У Анны лицо было разрумяненным - даже сквозь красноту загара пробился пылкий
румянец, - глаза ее сияли, но глядели снизу вверх на Валентина смущенно и
умоляюще, - так покоренные взирают на победителей. А он выглядел не
победительно, но подавленно - каким-то безрадостно поникшим и объятым
тайными страхами. Нам же еще надо было перебраться через реку и по другому
берегу, мимо огородов, вернуться пешком домой... Вот уже и произошло что-то
- и тому есть грозные свидетели, - после чего остается только умереть...
Впрочем, всякая живая тварь на земле что-то такое однажды должна совершить,
после чего остается только умереть.
- Этого не было. Нет...