"Анатолий Ким. Запах Неустроева; Рыба Simplicitas (Два рассказа)" - читать интересную книгу автора

брошенный на нашу рыбу. И она через этот взгляд была мгновенно подключена ко
всеобщей системе ясновидения, которая существует на земле со дня творения.
Тогда же и я стал видеть ее, эту странную рыбу, которая всю жизнь проводила
в своей норе, никогда из нее не вылезая, - а уж через абсолютно чистое
зрение рыбы Simplicitas мне стал доступным и мой собственный феномен
свободного и необузданного ясновидения.

2

Сидеть в каменной яме, глотать органический мусор, что падает сверху,
никуда из пещеры не выбираться и никого не видеть - только раз в жизни
чей-то круглый глаз да часть жаберной щели - это ли не самое ужасное
времяпровождение на свете? Так думалось мне - не Simplicitas, которая о себе
никогда не размышляла. Застыв с широко разинутым ртом, куда должна была
медленно оседать океаническая муть, рыба могла бесстрастно созерцать самые
дальние уголки и самые древние наслоения земного психического мира.
Это примитивное животное подводного царства, не хищница и не
травоядное, однажды разбирало скрытые мотивы некоего печального для меня
обстоятельства.
Не понимаю, как это получилось, - но изо всех видений, во что
превращаются быстротекущие дни нашей жизни, именно мои сахалинские страсти
прошли через поток внимания Simplicitas, впрочем никак не отразившись на ее
поведении.
Даже хвостом не дрогнула и не взмахнула расписными, словно японские
веера, широкими плавниками.
Но почему именно эта история пробежала через ее равнодушное
провидческое сознание, словно импульс электрического тока? Зачем она здесь
принялась все расставлять по местам, выискивая причины моего позора? Почему
бы ей было не увидеть что-либо другое, вовсе не связанное со мной? Но как
бессмысленны мои вопросы, до чего бесплодны эти попытки как-нибудь оправдать
или немного утешить себя! Рыба же созерцала, как бы находясь в состоянии
глубокого оцепенения, - ей хотелось поскорее добраться до конца этой
истории, потому что в ее разинутый рот в этот момент упало что-то довольно
крупное, нежно-филейное, кроваво-свежее. И рыбе надо было поскорее
проглотить добычу.
Так что она с торопливым небрежением пробежала весь финал моей
истории - для того, чтобы в следующий миг сделать с огромным наслаждением
свой вожделенный глоток.
Что же она проглотила? Возможно, кровавый ошметок мяса, выдранный
зубами касатки из бока кита. Черный с белыми пятнами хищник впился,
мотнул... тряхнул головою, запустив свои страшные зубы в рыхлое тело
морского гиганта, и мясо отскочило цельным куском от его тела... с глубоким
чмокающим звуком... словно чудовищный поцелуй... в тугих фонтанах крови... в
брызгах растерзанной, изорванной плоти. Кровавые ошметки мяса медленно,
словно нехотя, стали оседать вниз, вниз...
Что же было тогда, поздно вечером, с моей Беатриче, когда она вернулась
домой?
В тот же самый вечер, возвратившись в гостиницу, я все еще не
догадывался, что это была она. Хотя имя и отчество, названные мне при
встрече, были ее.