"Стивен Кинг. Конец света" - читать интересную книгу автора

элитарном студенческом союзе "Фи-Бета-Каппа", она иногда надевала чу-
довищную шляпу - символ принадлежности к нему. Она успешно работала в
аудиторской фирме в Вашингтоне, встретила папу, вышла за него замуж и
занялась частной практикой, когда забеременела вашим покорным слугой.
Я появился на свет в 1980 году. К 1984 году она составляла налоговые
декларации папиным приятелям, называя это "маленьким развлечением". К
тому времени, как в 1987 году родился Бобби, она вела дела по налогам,
капиталовложениям и распоряжению имуществом для дюжины больших шишек.
Я могу их назвать, но кого это теперь волнует? Сейчас кто-то из них
умер, кто-то впал в маразм. Думаю, на этих "маленьких развлечениях"
она зарабатывала денег больше, чем папа на своем солидном посту, но
это не имело никакого значения - они были по-настоящему счастливы
вдвоем. Я миллион раз наблюдал, как они ругаются, но драк не видел ни
разу. Когда я рос, единственное различие между моей мамой и мамами
моих приятелей я усматривал в том, что их мамы читали, гладили, вяза-
ли или болтали по телефону, пока полоскалось белье, а моя в это же
время считала на карманном калькуляторе и выписывала ряды цифр на
больших зеленых листах. Я не разочаровал эту пару - обладателей визит-
ных карточек с золотым обрезом. В школе я учился только на четверки и
пятерки (ни меня, ни брата никогда не собирались отдавать в частную
школу, насколько мне известно). Я рано начал сочинять, безо всяких
усилий. Первый свой очерк опубликовал в журнале, когда мне было двад-
цать лет,- о том, как армия Вашингтона зимовала в Вэлли-Фордж. Я сбыл
его в авиационный журнал за четыреста пятьдесят долларов. Папа, кото-
рого я очень любил, попросил выкупить у меня этот чек. Он выписал мне
чек от себя, а тот, что из журнала, повесил в рамке над своим столом.
Романтический гений, если угодно. Романтический, играющий блюзы гений,
если угодно. Конечно, они с мамой умерли в конце прошлого года, в бре-
ду, писая в штаны, как почти все прочие обитатели нашего большого ша-
рика, но тем не менее я всегда любил их обоих. Я рос ребенком, какого
они имели все основания ожидать,- хороший мальчик, очень способный,
талант которого рано созрел в атмосфере любви и доверия, послушный
мальчик, любивший и уважавший папочку и мамочку. Бобби был другим.
Никто, даже владельцы визиток с золотым обрезом, как наши родители,
никогда не ожидает такого ребенка, как Бобби. Никогда. Я научился об-
ходиться без горшка на целых два года раньше Боба, и это единственное,
в чем я когда-либо превзошел его. Но я никогда ему не завидовал; это
выглядело, как если бы служитель, много лет подающий шайбы на площад-
ку, завидовал славе Бобби Халла или Фила Эспозито. В какой-то точке
сама возможность сравнения, дающая основания для зависти, исчезает. Я
это знаю по себе и могу утверждать с полным основанием: начиная с не-
которого момента ты просто отходишь в сторону, прикрывая глаза от
вспышек фотокамер. Бобби читал с двух лет, а в три начал писать корот-
кие очерки ("Наша собака", "Поездка в Бостон с мамой"). Он выводил
разваливающиеся в разные стороны печатные каракули, как шестилегний,
что удивительно само по себе, но главное не это: если не обращать вни-
мания на то, что он еще не умел управлять сокращениями мышц, то по со-
держанию это выглядело как сочинения способного, хотя и очень наивно-
го пятиклассника. С удивительной скоростью он прогрессировал от прос-
тых предложений к сложноподчиненным и сложносочиненным, с загадочной