"Паскаль Киньяр. Альбуций" - читать интересную книгу автора

Альбуций Сил "взбудоражил" римский роман. Ему нравились грубые слова,
непристойные вещи, натуралистические или шокирующие подробности. Однажды
Альбуция спросили, как следует понимать "sermo cotidianus" (обыденный язык),
и он ответил: "Нет ничего прекраснее, чем вставить в декламацию фразу,
которая смутит произносящего ее". Таков критерий низменного: нас
предупреждает о его присутствии чувство неловкости. Остается приблизиться к
нему, завладеть им и вплести в ткань повествования. Тогда самое постыдное
станет самым волнующим.
Если в декламациях Альбуция Сила и мелькали слова "lanx" или
"patinaire" (кадка, квашня), то слово "satura" никогда не встречается в
текстах, подписанных его именем. Я представил себе, как Альбуций Сил диктует
одному из своих "librarius" (секретарей): "Слово "logos" древних греков
означало "корзина". Оно не равнозначно слову "lanx", но я уподобил его
именно этому понятию". Он встает и указывает на висящую на стене салатницу
из древесины черного дуба - современницу живого Карфагена. Вот так же в 25
году Август, принимавший великое посольство индийских властителей,
использовал следующую фигуру речи: "Люди древности нередко изображались в
самом уничижающем виде. Вспомните о плуге Луция Квинта Цинцинната, о его
перемазанной тунике. Начала Рима - это соломенная хижина, сосцы волчицы и
пара детей, которые едва лопочут, которые умирают. Вспомните об имперских
легатах, об эдилах, о полководцах, когда они встают на заре. Они приникают
губами к миске с водой, потом отбрасывают ее. Назовите сосуд, в который они
справляют малую нужду. Опишите эту сутулую или, лучше сказать, понурую
осанку, которую возраст, курульное кресло и повседневные заботы придают
наиболее пожилым. Обрисуйте медлительность их жестов, старческую неловкость
их тел, когда они натягивают подштанники, оступаясь и пошатываясь. Или когда
они скребут себе лицо пемзою, дабы снять с него щетину, уподобляющую
человека дикому зверю, хотя от этой напасти не избавиться вовек, как бы ты
ни был могуществен. Дикий зверь, свирепый и непобедимый, чей признак они
силятся стереть со своих щек и из-под носа, все равно преследует их от зари
до зари, едва лишь они переступят порог бронзовой двери, спеша в город, в
Империю, к славе, к золоту".


Глава третья


ГРАЖДАНСКИЕ ВОЙНЫ

Он терпеть не мог публичных выступлений. Никогда не читал на публике
более шести раз в году. Зрители буквально дрались за места, чтобы
присутствовать на его репетициях (он заучивал свои импровизации наизусть),
которые проходили чаще выступлений, хотя, готовясь к ним, он не прилагал
никаких усилий, чтобы понравиться. Сидя среди собравшихся, он начинал с
того, что вяло и неразборчиво излагал свой сюжет, и, лишь когда ему на ум
приходила какая-нибудь захватывающая идея, вскакивал на ноги и оживлялся.
Замысел обретал плоть. Лицо его сияло, пальцы двигались выразительно, руки
взлетали, как крылья. Он редко приукрашивал свои персонажи или подробно
разрабатывал интригу. В других случаях он продолжал сидеть: так ему легче
было свободно развивать свою мысль. Сидя, он излагал сентенции. Стоя,