"Паскаль Киньяр. Вилла "Амалия"" - читать интересную книгу автора

- По-моему, моя маленькая школьная подружка превратилась в бургундскую
улитку: я вижу, как она затаилась в своей раковине.
Она сжала его руку, чтобы он замолчал.
Пройдя еще несколько шагов, она остановилась.
И сказала ему:
- Жорж, я хочу больше, чем просто разойтись с Томасом; я решила
оборвать все свои связи. Только не с тобой, конечно. Порвать со всеми, кроме
тебя. Потому что ты мне нужен.
- И что я должен делать?
- Пока не знаю. Но я хочу вытравить из памяти всю свою прежнюю жизнь.
- По-моему, ты слегка рехнулась.
- Нет. Я еще не очень-то ясно представляю, как за это взяться. Все, что
от тебя требуется в данный момент, - это быть рядом со мной, быть
терпеливым, быть моим другом. Моим единственным другом. Согласен?
- Я-то согласен, но зачем тебе все это?
- Никаких "зачем", просто сохрани мою тайну!
- Обожаю тайны.
- Не тайны, а тайну. Мою.
- Ладно. Обещаю тебе полную сохранность твоей тайны.
Радость Жоржа не знала границ. Он был в высшей степени сентиментален. А
что такое сентиментальный человек? - Тот, кто обожает есть в компании
другого человека. Стоило Жоржу подумать о том, что ему предстоит ужин с
Анной, как он волновался до слез. Даже если он и не плакал по-настоящему, то
все же говорил себе: "Я ужинаю с ней. Я взволнован до слезь.

* * *

И тем же вечером она стала "королевой".
Поздним вечером.
Королевой в сабо.
К величайшей обиде ее матери.
"Это знак судьбы, - подумала Анна, ложась в свою детскую кровать,
устраиваясь под периной и нашаривая ногами медную грелку. - Знак, что я была
права, решив покинуть прежний мир".

* * *

В конце воскресного обеда, устроенного 11 января, мадам Хидельштейн
объявила своей сорокасемилетней дочери, что, отрезая рокфор, пусть не
надеется заполучить всю плесень.
- Уж будь любезна, моя милая, положить себе такую же часть белого, как
и мне.
Она сурово хмурилась.
В таких случаях ее бретонские глаза начинали блестеть яростной синевой.
Той холодной синевой, какой отливает акулья кожа.
И внезапно Анна ощутила в глубине собственного тела живот и грудь своей
матери, сотрясаемые дрожью глухого раздражения, неприязни к дочери.
Она провела рядом с матерью всего несколько часов, а к ней уже
вернулось раннее детство.
И снова ожили былые чувства - унижение, горечь зависимости,