"Иван Киреевский. Опал (Сборник "Молекулярное кафе")" - читать интересную книгу автора

не мог различить, что изнутри его сердца, что извне ему слышится.
Вот прикатившееся солнце заслонило собою весь круглый свод своего неба;
все горело сиянием; воздух стал жарок, и душен, и ослепителен; музыка
превратилась в оглушительный гром; но вот - пламя исчезло, замолкли звуки,
и немое солнце утратило лучи свои, хотя еще не переставало расти и
приближаться, светя холодным сиянием восходящего месяца. Но, беспрестанно
бледнея, скоро и это сияние затмилось; солнце приняло вид земли, и вот -
долетело... ударило... перевернулось... и - где земля? где перстень?..
Нурредин, сам не ведая как, очутился на новой планете.
Здесь все было странно и невиданно: горы, насыпанные из граненых
бриллиантов; огромные утесы из чистого серебра, украшенные самородными
рельефами, изящными статуями, правильными колоннами, выросшими из золота и
мрамора. Там ослепительные беседки из разноцветных кристаллов. Там роща, и
прохладная тень ее исполнена самого нежного, самого упоительного
благоухания. Там бьет фонтан вином кипучим и ярким. Там светлая река тихо
плескается о зеленые берега свои; но в этом плесканье, в этом говоре волн
есть что-то разумное, что-то понятное без слов, какой-то мудреный рассказ
о несбыточном, но бывалом, какая-то сказка волшебная и заманчивая. Вместо
ветра здесь веяла музыка; вместо солнца здесь светил сам воздух. Вместо
облаков летали прозрачные образы богов и людей; как будто снятые волшебным
жезлом с картины какого-нибудь великого мастера, они, легкие, вздымались
до неба и, плавая в стройных движениях, купались в воздухе.
Долго сирийский царь ходил в сладком раздумье по новому миру, и ни взор
его, ни слух ни на минуту не отдыхали от беспрестанного упоения. Но
посреди окружавших его прелестей невольно в душу его теснилась мысль
другая: он со вздохом вспоминал о той музыке, которую, приближаясь,
издавала звезда его; он полюбил эту музыку так, как будто она была не
голос, а живое создание, существо с душою и с образом; тоска по ней
мешалась в каждое его чувство, и услышать снова те чарующие звуки стало
теперь его единственным, болезненным желанием.
Между тем в глубине зеленого леса открылся перед ним блестящий дворец,
чудесно слитый из остановленного дыма. Дворец, казалось, струился, и
волновался, и переливался, и, несмотря на то, стоял неподвижно и твердо в
одном положении. Прозрачные колонны жемчужного цвета были увиты светлыми
гирляндами из розовых облаков. Дымчатый портик возвышался стройно и
радужно, красуясь грацией самых строгих пропорций; огромный свод казался
круглым каскадом, который падал во все стороны светлою дугою, без реки и
без брызгов: все во дворце было живо, все играло, и весь он казался
летучим облаком, а между тем это облако сохраняло постоянно свои строгие
формы. Крепко забилось сердце Нуррединово, когда он приблизился ко дворцу:
предчувствие какого-то неиспытанного счастия занимало дух и томило грудь
его. Вдруг растворились легкие двери, и в одежде из солнечных лучей, в
венце из ярких звезд, опоясанная радугой, вышла девица.
"Это она!" - воскликнул сирийский царь. Нурредин узнал ее. Правда, под
туманным покрывалом не было видно ее лица; но по гибкому ее стану, по ее
грациозным движениям и стройной поступи разве слепой один мог бы не узнать
на его месте, что эта девица была та самая Музыка Солнца, которая так
пленила его сердце.
Едва увидела девица сирийского царя, как в ту же минуту обратилась к
нему спиною, и, как бы испугавшись, пустилась бежать вдоль широкой аллеи,