"Иван Киреевский. Опал (Сборник "Молекулярное кафе")" - читать интересную книгу автора

усыпанной мелким серебряным песком. Царь за нею.
Чем ближе он к ней, тем шибче бежит девица, и тем более царь ускоряет
свой бег.
Грация во всех ее движениях; волосы развеялись по плечам; быстрые ножки
едва оставляют на серебряном песке свои узкие, стройные следы; но вот уж
царь недалеко от нее; вот он настиг ее, хочет обхватить ее стройный стан,
- она мимо, быстро, быстро... как будто Грация обратилась в Молнию; легко,
красиво... как будто Молния обернулась в Грацию.
Девица исчезла; царь остался один, усталый, недовольный. Напрасно искал
он ее во дворце и по садам: нигде не было и следов девицы. Вдруг из-за
куста ему повеяло музыкой, как будто вопрос: за чем пришел ты сюда?
"Клянусь красотою здешнего мира, - отвечал Нурредин, - что я не с тем
пришел сюда, чтобы вредить тебе, и не сделаю ничего противного твоей воле,
прекрасная девица, если только выйдешь ко мне и хотя на минуту откроешь
лицо свое".
"Как пришел ты сюда?" - повеяла ему та же музыка. Нурредин рассказал,
каким образом достался ему перстень, и едва он кончил, как вдруг из
тенистой беседки показалась ему та же девица; и в то же самое мгновение
царь очнулся в своей палатке.
Перстень был на его руке, и перед ним стоял хан Арбаз, храбрейший из
его полководцев и умнейший из его советников. "Государь! - сказал он
Нурредину, - покуда ты спал, неприятель ворвался в наш стан. Никто из
придворных не смел разбудить тебя; но я дерзнул прервать твой сон, боясь,
чтобы без твоего присутствия победа не была сомнительна".
Суровый, разгневанный взор был ответом министру, нехотя опоясал
Нурредин свой меч и тихими шагами вышел из ставки.
Битва кончилась. Китайские войска снова заперлись в стенах своих;
Нурредин, возвратясь в свою палатку, снова загляделся на перстень. Опять
звезда, опять солнце и музыка, и новый мир, и облачный дворец, и девица.
Теперь она была с ним смелее, хотя не хотела еще поднять своего покрывала.
Китайцы сделали новую вылазку. Сирийцы опять отразили их; но Нурредин
потерял лучшую часть своего войска, которому в битве уже не много помогала
его рука, бывало неодолимая. Часто в пылу сражения сирийский царь
задумывался о своем перстне, и посреди боя оставался равнодушным его
зрителем, и, бывши зрителем, казалось, видел что-то другое.
Так прошло несколько дней. Наконец царю сирийскому наскучила тревога
боевого стана. Каждая минута, проведенная не внутри опала, была ему
невыносима. Он забыл и славу и клятву: первый послал Оригеллу предложение
о мире и, заключив его на постыдных условиях, возвратился в Дамаск;
поручил визирям правление царства, заперся в своем чертоге и под смертною
казнию запретил своим царедворцам входить в царские покои без особенного
повеления.
Почти все время проводил Нурредин на звезде, близ девицы; но до сих пор
еще не видал он ее лица. Однажды, тронутая его просьбами, она согласилась
поднять покрывало; и той красоты, которая явилась тогда перед его взорами,
невозможно выговорить словами, даже магическими, и того чувства, которое
овладело им при ее взгляде, невозможно вообразить даже и во сне. Если в
эту минуту сирийский царь не лишился жизни, то, конечно, не оттого, чтобы
люди не умирали от восторга, а, вероятно, потому только, что на той звезде
не было смерти.