"Владимир Леонтьевич Киселев. Воры в доме (Роман) " - читать интересную книгу автора

госпиталь дрова. Из местных людей.
- Вы его знаете?
- Нет, но это местный человек.
- Откуда это вам известно?
- Он подошел к ишаку, на котором приехал, и выругался по-таджикски.
- Вы видели, как он приехал?
- Нет.
Майор долго молчал. А затем сказал тихо, спокойно:
- Вы разведчик... Какое дело испоганили...
Скуластое, худощавое лицо Садыкова приняло то мучительное выражение,
какое бывает у людей только в минуту большого несчастья.
- Не может быть, товарищ майор! - сказал он.
- Что "не может быть"? Что вы понимаете? Вы знаете, сколько времени
придется потратить, пока опять нащупаем? - Коваль помолчал, улыбнулся. - А
вам советую подать рапорт о переводе в другую часть. Ну, в интендантство.
Шарипову казалось, что каждое слово майора Коваля направлено против
него. Он-то знал, кто действительно виновен в том, что граф Глуховский
смог скрыться.
"Нужно сказать, - подумал Шарипов. - Нет. Не смогу..."
Он взглянул на пришибленного Садыкова и, плотно сжав свои маленькие,
бантиком губы, отвернулся к окну.
За окном падал белый пушистый снег.


Г л а в а  в т о р а я, в которой коня нашли за километр
от таинственного всадника

И не погибнет от обиды обиженный,
И не вечная жизнь суждена обидчику.

А л ь-М у т а н а б б и

3 марта 1961 года все эти люди собрались на маленькой станции Кипчак.
Женщины в сырых, тяжелых брезентовых плащах, с бидонами и корзинами.
Таджики в намокших ватных халатах.
Светало.
Тусклые лампочки под плоскими эмалированными абажурами светили серо,
мутно. Дверь время от времени хлопала, взвизгивая растянутой, намученной
пружиной, и тогда в помещение доносился сырой шепот дождя.
На станции пахло мокрой одеждой. Было сыро, душно и холодно.
"Шарипов, - думал Аксенов. - Майор Шарипов. С его маленькими,
бантиком губками. С неестественно правильной русской речью. Такой, как у
дикторов московского радио. Всегда в гражданском костюме. С золотой
звездочкой над карманом. И с ним Ольга. А я здесь".
Аксенов поежился, вынул влажные папиросы, размял табак пальцами и
закурил.
"Но почему так бывает? - думал он. - Ведь все всегда знали, что я и
Оля... Что я и Оля не можем друг без друга. Еще в шестом, да нет, в пятом
или в четвертом классе, когда этот дурак Севка всегда писал на доске
Боря+Оля. Пока я ему не набил морду. И в восьмом, и в девятом, и в