"Том Клэнси. Без жалости" - читать интересную книгу автора

товарищами. Каз никогда не говорил об этом. Подулски сохранял свои чувства при
себе, не делясь ими.
Контр-адмирал Джеймс Грир стоял на том же месте, что и последние два года
в этот день, футах в пятидесяти от дорожки, укладывая цветы рядом с флагом на
памятнике своего сына.
- Джеймс? - позвал его Максуэлл. Адмирал повернулся и поднес ладонь к
козырьку, желая улыбнуться в знак благодарности за дружескую поддержку в такой
день, но удержался от улыбки. Все трое были в своих темно-синих адмиральских
мундирах, которые вносили собой особую торжественность. Расшитые золотом рукава
сверкали на солнце. Не сказав ни слова, все трое выстроились у памятника
Роберта Уайта Грира, старшего лейтенанта корпуса морской пехоты США. Они
слаженно поднесли ладони к козырькам, вспоминая молодого человека, которого в
свое время мальчиком подбрасывали на коленях, который гонял на велосипеде на
военно-морской базе в Норфолке и на базе военно-морской авиации в Джексонвилле
вместе с сыновьями Каза и Голландца. Парня, который вырос сильным и гордым,
встречал корабли своего отца, когда они возвращались в порт, и говорил лишь о
том, что последует по стопам отца, но не слишком близко к нему, и чье везение
оказалось недостаточным в пятидесяти милях к юго-западу от Дананга. Это было
проклятьем их профессии, каждый знал это, но никогда не говорил вслух, что их
сыновья тоже втягивались в нее, отчасти из почитания своих отцов, отчасти из-за
воспитанной у них любви к своей стране, но больше всего из-за любви к своим
соотечественникам. И так же, как каждый из стоящих здесь рисковал своей жизнью,
рисковали своими жизнями и Бобби Грир и Стае Подулски. Вот только счастье не
улыбнулось двум из трех сыновей.
Грир и Подулски сказали себе в это мгновение, что это было ненапрасно, что
у свободы есть своя цена, что некоторые должны платить эту цену, иначе не будет
ни флага, ни Конституции, ни праздника, значение которого люди имели право
игнорировать. Но в обоих случаях эти непроизнесенные слова звучали
неубедительно. Семейная жизнь Грира прервалась главным образом из-за горя,
принесенного смертью Бобби. Жена Подулски уже никогда не будет такой, какой
была раньше. Хотя у каждого были и другие дети, пустота, возникшая из-за потери
одного, превратилась в пропасть, которую невозможно преодолеть, и как ни
хотелось каждому убедить Себя в том, что жизнь сына отдана не зря, ни один
человек, который может оправдать смерть ребенка, в действительности не имеет
права вообще называться человеком, и поэтому их подлинные чувства усиливались
той же самой гуманностью, что обрекла их в этой жизни на жертвы. Это было тем
более верно потому, что у каждого были свои чувства относительно войны, которые
более вежливые называли "сомнениями" и которые сами они называли совсем
по-другому, но только в своей среде.
- Помнишь, как Бобби прыгнул в плавательный бассейн за дочкой Майка
Гудвина и спас ее? - спросил Подулски. - Я только что получил записку от Майка.
Маленькая Эйми на прошлой неделе родила близнецов, двух маленьких девочек. Она
вышла замуж за инженера из НАСА, живут в Хьюстоне.
- Я даже не знал, что она замужем. Сколько ей сейчас? - спросил Джеймс.
- О, ей, должно быть, двадцать.., может быть, двадцать пять? Помнишь ее
веснушки, солнце будто выращивало их в Джексе?
- Маленькая Эйми, - тихо произнес Грир. - Как быстро они растут. - Может
быть, она и не утонула бы в тот жаркий июльский день, но это еще один повод
вспомнить его сына. Он спас одну жизнь - а может быть, три? Ведь это что-то
значит, правда? - спросил себя Грир.