"Лайза Клейпас. Ангел севера " - читать интересную книгу автора

просто почувствовала его.
- Почувствовали?
- В ро.., рояле...
Тишина. Было видно, что не спускавший с нее глаз Стоукхерст испытывает
противоречивые чувства: ярость и удивление. Ей хотелось взять эти слова
назад или объяснить их подробнее, сделать что угодно, лишь бы разрушить эту
оглушительную тишину. Но ее словно парализовало. Тася понимала: любое
слово, какое бы она ни сказала, только ухудшит ситуацию.
Наконец Стоукхерст повернулся и с глухим проклятием пошел прочь.
- Я сожалею... - прошептала ему вслед Тася.
Она продолжала смотреть на дверь и вдруг увидела, что у этой сцены
были зрители. В своей ярости Стоукхерст не заметил, что у двери к стене
салона прижалась его дочь. Теперь из-за дверного косяка выглядывал ее глаз.
- Эмма, - тихо сказала Тася.
Девочка тут же исчезла, бесшумно, как кошка.
Тася медленно опустилась на вертящийся стульчик у рояля. Она не могла
забыть, каким было лицо Стоукхерста, когда он слушал этот вальс. Его лицо
выражало такую муку.
Что за воспоминания пробудила в нем музыка? Тася была уверена, что
мало кому доводилось видеть его таким. Маркиз походил на человека, не
теряющего самообладания ни при каких обстоятельствах. Возможно, он убедил
себя и окружающих, что сейчас его жизнь такая же, как и до смерти Мэри, но
на самом деле в душе он продолжал страдать.
Это было так не похоже на отношение ее матери к смерти отца.
- Ты же знаешь, что папа всегда хотел видеть меня счастливой, -
сказала мать. - Он теперь на небесах, а я-то еще жива. Мертвых надо
помнить, но ведь жизнь продолжается.
Твоему папе сейчас все равно, что у меня есть друзья-мужчины, и тебя
тоже это не должно волновать. Ты меня понимаешь, Тася?
Но Тася не понимала. Она негодовала, что мать так легко оправилась
после смерти Ивана. Теперь она начала сожалеть о своем суровом осуждении
поведения матери. Возможно, Марии Петровне следовало дольше носить траур,
возможно, она была себялюбивой и поверхностной, возможно, у нее было
слишком много этих "друзей-мужчин"... Но она не таила ран, не сжигала себя
горем изнутри. Лучше жить полной жизнью, чем все время помнить об утрате.

***

Люк шел, не осознавая, куда он идет. Ноги сами привели его в спальню.
Огромная кровать с шелковыми драпировками цвета слоновой кости стояла на
четырехугольном постаменте. На ней не спал никто, кроме него и его жены.
Это была священная территория. Он никогда не допустит сюда другую
женщину. Они с Мэри провели в этой постели свою первую брачную ночь. И
тысячи следующих ночей. Здесь он держал ее в своих объятиях, когда она была
беременна.
Находился рядом с ней, когда она рожала Эмму.
В ушах его все еще звучал этот вальс, и Люк застонал, опускаясь на
краешек постамента. Он сжал голову руками, как будто старался не пустить в
нее воспоминания.
Как ни трудно это было, но он смирился со смертью Мэри. Период его