"Михаил Клименко. Ледяной телескоп (Авт.сб. "Ледяной телескоп")" - читать интересную книгу автора

себе: небывало большая машина, и только. Но огромный человек... Не статуя,
не каменное изваяние, а живой человек со всеми тонкостями движений. Скорее
я сам был похож на одеревеневшего истукана. Мои чувства, способность
понимать в тот момент находились в каком-то неопределенном, пограничном
состоянии: мой обычный жизненный опыт упорно противился признать
физическую, телесную реальность гиганта. Я цеплялся за стихийное, слабым
ключом бившее из подсознания сомнение - что все это не так, что не следует
верить глазам своим. Сомнение в истинности своих ощущений было
одновременно и зыбкой надеждой рассудка, что вот-вот, еще несколько
мгновений, и суть оптического эффекта, и уловка Кобальского - все станет
ясным.
Я был ошеломлен.
Кто это был там? Я?..
Да, это был я. Другой, огромный я, и никто иной.
Мой близнец-исполин с такой силой захлопнул дверцу своей громадной
автомашины, что от взрывоподобного удара мы с Кобальским на миг замерли.
- Поосторожней нужно, - раздраженно, негромко заметил Кобальский. -
Старайся предвидеть результаты действий.
Я не совсем понял его: почему он обратился ко мне?
Великан глядел в нашу сторону. Другим, неярким, но отчетливым зрением я
видел, как он видит нас. Теперь мне это неплотное второе зрение не очень
мешало: я знал, что это такое, а раз знал, то и быстро стал привыкать к
нему.
Содрогая землю и оставляя в ней глубокие ямы-следы, исполин подошел к
нам. Он остановился по ту сторону высоковольтных проводов, присел перед
нами. Его лицо, руки имели естественный, приятный цвет - все полнейшая моя
копия, включая одежду, обувь, только копия устрашающе увеличенная...
Может быть, оттого, что я не ждал его слов, я испуганно отшатнулся,
когда, как сдержанный, близкий гром, раздался его рокочущий бас:
- Забавно как...
Я повернулся и увидел его лицо в устрашающей близости.
Он с улыбкой, с искренним любопытством разглядывал нас.
- Какой я маленький... да удаленький... - тихо, рокотно засмеялся он.
Речь его раскатывалась так медленно, что его слова поначалу было трудно
понять.
Я кое-как, все еще не освоив происходящего, в замешательстве помогал
Кобальскому упаковывать зеркало и линзу в плоский футляр, а сам все
поглядывал на исполина и одновременно его зрением с высоты с интересом
разглядывал Кобальского, себя, маленькую автомашину. Его ироническое
любопытство раздражало меня.
- Нас ведь могут увидеть, когда поедем. А, Станислав Юлианович?.. -
после короткого молчания рокотно спросил он.
Он сказал то, что подумал и только что хотел сказать Кобальскому я.
И не ему, а мне Кобальский совсем негромко ответил:
- Ничего. Поедем по самому бездорожью. Я знаю, по пескам и такырам
можно проехать незамеченным.
- Пустыня не так безлюдна, как вы думаете, - возражая Кобальскому,
пророкотал исполин. - Там могут встретиться пастухи со стадами овец.
- Это не беда, - закрывая замки футляров, между прочим продолжал
Кобальский, - нет ничего проще, чем объехать стадо. А пастухам никто не