"Михаил Клименко. Ледяной телескоп (Авт.сб. "Ледяной телескоп")" - читать интересную книгу автора

поверит: мираж! Да, кстати, Максим, будь поосторожней: смотри, эти
высоковольтные провода не порви.
На слова Кобальского иногда отвечал мой двойник-исполин, иногда я сам.
А то часть реплики говорили одновременно. Когда же фразу начинали вместе,
я тут же осекался: его голос заглушал мой, да и говорил он медленнее меня,
и я по быстро приобретенной привычке соглашался с тем, что остальные слова
договаривал он, потому что смысл наших высказываний почти всегда был один
и тот же. Почти, но не всегда, успел я заметить...
Вначале я намеревался вернуться домой. Однако теперь все оборачивалось
таким неожиданным образом, что не быть свидетелем дальнейшего было просто
неразумно. Тем более Кобальский убедительно просил "довести дело до
конца". Он опасался, что мой двойник-великан вдруг станет действовать
слишком независимо и тогда можно было бы прибегнуть к моей решительной
воле. Я не размышлял и согласился сопровождать его, хотя конечный смысл
всей этой его затеи был мне непонятен.
Мы все собрали и подъехали к циклопическому автомобилю. Наспех
перекусили. Мой близнец тоже поел.
В его сумке все было подобно нашему, только огромное: огромные куски
хлеба, сочные помидоры величиной с добрый валун, глыбы халвы и прочее.
Посреди поспешной трапезы я просыпал соль и отправился было к исполину,
сидевшему метрах в тридцати от нас, но Кобальский тут же меня остановил,
сказав, что вся та пища все-таки великанская, что есть ее нам ни в коем
случае нельзя.
Достав из саквояжа рупор, Кобальский прокричал колоссу, чтобы тот
осторожно поставил тележку с футляром и наш автомобиль в свой, на заднее
сиденье, а нас поднял в коробку, которая была перед ветровым стеклом
внутри кабины. Все было сделано в два счета. Я никогда не испытывал
большего страха, чем в тот момент, когда великан-двойник протянул ко мне
свою руку. Он большим и указательным пальцем взял меня под мышки, поднял и
на огромной высоте, как букашку, пронес в открытую дверцу циклопического
автомобиля. Держал он меня очень бережно, я ощущал это по дрожанию его
пальцев.
Я боялся, что он или раздавит меня, или из-за своей вполне естественной
осторожности уронит с огромной высоты. Я как мог правой рукой сверху
обхватил его указательный палец, а перед самой дверцей не выдержал и
крикнул: "Осторожно, осторожно! Смотри не урони меня. Подставь снизу
ладонь левой руки..."
Он от моих слов расхохотался, меня замотало в его дрожащей от смеха
руке. "Значит, - подумал я, - он даже не подозревает о моем страхе и мои
слова для него были полной неожиданностью, раз он так рассмеялся".
- Печально было бы, - смеясь и кашляя, громоподобно проговорил он, -
неприятно было бы уронить самого себя... Чего ты боишься? Я ведь и сам
знаю, что с такой крошкой-малявкой надо быть поосторожней! Что, не так,
что ли?
Я понял, что он достаточно самостоятелен и заметно безразличен ко мне,
раз так заразительно смеялся, когда мне было далеко не до смеха. Да и это
его ироническое "крошка-малявка" мне совершенно не понравилось. Он вел
себя так, как часто по отношению к другим вел себя я: без лишних
"сантиментов". Да и что следовало мне от него ожидать? Ведь он был я,
другой я со всеми особенностями моего характера, только огромный, сильный