"Михаил Клименко. Отчего бывает радуга (Авт.сб. "Ледяной телескоп")" - читать интересную книгу автора

пятого? А вы, Константин, не забудьте, зайдите. Я вас жду. Возможно, и
Диомид Велимирович будет. Тогда и поставим все точки над "i".
Директор ушел. Ребята заговорили все разом. Наперебой расспрашивали
меня о подробностях того деревенского происшествия, старались сразу все
понять, думали, что это так просто. Я кое-как, коротко и сумбурно, отвечал
на их вопросы. Не очень-то хотелось рассказывать обо всем этом...
Мне надо было представить на художественный совет три хроматически
тонированных варианта.
Мы с ребятами сообща завершили начатую мною работу - я сам закончить ее
уже не мог. Я делал только то, что не требовало способности различать,
оценивать цвета. Так что к началу художественного совета все работы наша
группа подготовить успела.
На обсуждении наша работа, как было очевидно, признавалась более чем
удовлетворительной. Конечно, были и критические замечания. Нам дали много
ценных рекомендаций, посоветовали кое-что изменить, доработать и тем самым
значительно улучшить наше произведение.
Потом слово взял старший колориметрист фабрики Степан Егорович
Дашкевич.
- Товарищи, я должен напомнить, - начал этот толстячок своей бодрой
скороговоркой, - о том, какое решающее значение имеет предметно-смысловая
сторона цвета в декоре. Чтобы дать оценку цветовой композиции, выявить
цветовую гармонию...
Я сидел не за огромным эллипсным столом, а у стены, противоположной
той, где была дверь. И, признаться, далек был от того, чтоб с большим
вниманием слушать Дашкевича.
Подняв лицо, я неожиданно среди сплошь черно-бело-серого интерьера
увидал фиолетово-розовое, яркое пятно. Клякса!
У противоположной стены, далеко в углу, стараясь быть неприметным,
одиноко сидел на последнем стуле Ниготков. Опершись локтями о колени, он
глядел в пол. То ли слушал, то ли думал. Его лысый фиолетовый череп сиял
словно некий прожектор. Мне очень не хотелось, чтобы он меня видел: ведь я
его, кажется, оскорбил утром, он даже от этого захворал и вынужден был на
некоторое время уйти домой. Я опустил голову и с удивлением увидел, что
мои руки стали ярко-изумрудными, словно я их только что окунул в жидкие
зеленые чернила. Тогда как все вокруг было в черно-белой, серой гамме
(конечно, кроме Ниготкова). Однако и в других местах в зале произошли
кое-какие изменения.
Все присутствующие, человек тридцать, с улыбками на лицах, иногда вдруг
делясь мнением друг с другом, слушали старика Дашкевича. Он рассказывал о
каком-то американском владельце ресторана, который весь интерьер своего
заведения выкрасил в кровяно-красный цвет. И что же? Это подтолкнуло
посетителей к спешке, и оборот значительно увеличился. Но неизвестно, не
сократилась ли в дальнейшем в несколько раз посещаемость ресторана?!.
Потом Дашкевич что-то говорил о том, как в каком-то кафе в
экспериментальных целях неожиданно сменили цвет освещения, и сельдерей
стал ярко-розовым, бифштекс - сероватым, молоко - кровавым, рыба -
багровой, салат - грязно-голубым; естественно, что разговоры и смех у
посетителей кафе тут же прекратились, многие испытали даже тошноту...
Дашкевич сыпал и сыпал своей приятной скороговоркой. И я видел, что все
присутствующие слушали рассказчика с интересом и вниманием и именно