"Николай Климонтович. Смерть в Переделкине " - читать интересную книгу автора

приторно ему улыбалась. Быть может, она так улыбалась всем
друзьям дочери, потому что наверняка считала, что та, в свои двадцать
четыре, засиделась. Быть может, сама Алена тоже так считала, потому что была
услужлива. Он и думать не думал, что Алена могла быть просто-напросто
влюблена, знал, что, во всяком случае, она нежна и удобна. Кончилось тем,
что он сам все испортил, облапав однажды спьяну ее подругу, которая вовсе
ему не нравилась. Нет, это было не при Алене, конечно, но подруга скорее
всего наябедничала. По прошествии какого-то времени после разрыва Алена сама
позвонила и напросилась в гости. Она приехала сногсшибательная, как
выяснилось - только что с Балатона, похудевшая и загоревшая, показывала
атласные ляжки, сидя на его тахте с ногами, рассказывала, что в Будапеште у
нее был обалденный венгр, а потом злорадно и торжественно нашему герою не
дала. Чтоб, мол, знал, от чего отказался... Она преувеличивала его былую
страсть. Он и вправду прикинул, что неплохо бы ее трахнуть по старой памяти.
Но, когда он потянулся гладить ее капроновые ноги и она ему отказала, не
слишком убивался: в постели
Алена была так же пресна, как ее мама и совет профсоюзов.
Другое дело - Олечки. Живые, тоненькие, мастерицы. Одна задержалась
надолго. Если б он не собирался тогда жениться, он был бы с Олечкой еще
дольше. Впрочем, в тот раз он не женился, а Олечка вышла замуж за работника
бензозаправки, который учился в МАДИ заочно. Она познакомилась с заправщиком
на его же глазах, потому что ездила на
девятке, которую ей подарил когда-то какой-то бывший начальник. Он не
придал тогда всему этому значения, они как-то быстро расстались - сейчас не
вспомнить отчего, но Олечка плакала, - а потом она еще раз к нему приехала,
прошло уже несколько лет, сказала, что родила двойню. Когда он ее раздел,
она простодушно заметила, что и сейчас кормит, и действительно - соски у
нее, тоненькой, стали неприятно большими, как грибы. Потом она еще раз
засмеялась, что, мол,
забыла, как это делается, и он был рад, когда она ушла.
Размышляя, Аленой та была или Олечкой, он жалел, что не сделался
писателем. Он отчего-то теперь часто думал об этом, потому что после каждой
вечеринки у него принимался болеть правый бок. Когда-то он хотел сделаться
писателем и даже печатался в Юности, но ему всегда казалось, что эта
какая-то геморроидальная профессия, не профессия даже, а род
неполноценности, своего рода инвалидность, стыдная для сильного и подвижного
мужчины. Хемингуэй - это, конечно, прекрасно, но Хэм, как этого
американского писателя отчего-то звали в России,
- дурацкое амикошонство - в своей мужественности, звероубийстве и
рыболовстве был подозрительно одинок в ряду коллег - сплошь алкоголиков,
истериков, инвалидов, безумцев, бабников и самоубийц... А теперь и вовсе
отечественная литература стала уделом дам.
Он не знал анатомии и гадал, болит ли по ночам у него печень, или это
почка, или поджелудочная железа. По всему выходило, что печень, хотя он и
так старался пить только водку, изредка красное вино. Он сжился со своей
Аленой-Олечкой, полюбил и ее южнорусский акцент, и молодость, и фигуру в
одном и том же черном платье. И ему было приятно, что она заботится о нем и
напоминает, когда нужно принимать лекарства. Впрочем, у врача он не был и
никаких лекарств не принимал.
Он и сам не знал, хотел бы он жениться на Оле-Алене, скорее всего нет,