"Николай Климонтович. Конец Арбата (Повесть)" - читать интересную книгу автора

пустыре прямо за домом, и с опасливым любопытством наблюдали не касавшуюся
нас, "чистых" детей, кипящую вокруг университетского этого оазиса барачную
жизнь наших сверстников и соучеников, сбивавшихся в стаи и устраивавших
время от времени форменные битвы, оружием в которых служил преимущественно
штакетник, именовавшиеся почти эпически -
"Раменки на Нижний Мосфильм" или "Верхний Мосфильм на Фили".
Сейчас можно посмотреть на это дело с известной долей юмора, но в
средней комнате нашей квартиры, комнате, которая давно уж служит отцу
кабинетом, тогда обитало семейство для меня диковинное. Глава его, мужичок
миниатюрный, трудился на университетской автобазе слесарем; его супруга, еще
более крохотная и похожая на шарик с ножками, изумительно курносая -
переносица вровень с круглыми щечками,- больничной санитаркой; и их сын
Славик, в родителей недомерок, мой ровесник, звали его во дворе Сявка за
склочный характер и малый рост. С этим самым
Сявкой нас - по-соседски - связывали странные отношения: нас с ним
заставляли на пару протирать пол в местах общего пользования
- довольно идиотская идея трудового воспитания мальчиков,
принадлежавшая, не исключаю, моему отцу, у которого случались нежданные
приливы педагогического вдохновения,- а также кормить рыб в аквариуме
Сявкиной матери, стоявшем отчего-то на общей кухне, и это занятие, конечно,
было много милее. Мытье полов и уход за внезапно вздрагивавшими в воде и
дрыгавшимися бессловесными разноцветными тварями исподволь нас так сблизили,
что, помнится, мы воровали из кармана ношеного, со следами машинного масла
по клапанам, пальто его папаши папиросы "Север", а там уходили поздней
весной куда-то в поля за пустырем, прятались в густых кустах и курили -
набирали в рот дыма и тут же, закашлявшись, выпускали, не вдыхая.

4

Но Шурку я не забывал, конечно; я скучал по нему и, едва нам поставили
телефон, стал названивать ему чуть не всякий день, но видеться удавалось
редко - пока не приходило лето.
Дело в том, что семейство Щикачевых неуемными трудами тети Ани быстро
освоило свои шесть соток и обзавелось дачей. Находилась она возле станции
Чепелево Курской железной дороги, перегона не доезжая до Чехова, и даже
сейчас звук этого имения, Чепелево, напоминает мне запахи только что из леса
принесенных и рассортированных на щелястом косоногом садовом столе грибов,
затянутого ближе к августу ряской пруда с карасями и пиявками, смородинового
листа и спелой клубники. Вот на эту самую дачу мои родители с удовольствием
меня и сбагривали - под Шуркину опеку, потому что парень он ответственный,
как заверял отец моих мать и бабушку, и вполне разумный. Всю рабочую неделю
мы с Шуркой проводили на даче, как правило, одни, и эти два или три лета
остались самыми вольными и беспечными каникулами в моем школьном детстве.
Дача представляла собой квадратную постройку из деревянных щитов, между
которыми был засыпан шлак, об одной комнате. Был, правда, и тамбур-пенал,
отделявший комнату от входа. Была и летняя дощатая кухонька, стены которой
были обиты рубероидом, здесь же, под березой, густо обросшая кустами малины.
Но главное
- имелся чердак, куда забирались мы по приставной лестнице и где
устроено было наше логово.