"Федор Федорович Кнорре. Весенняя путевка" - читать интересную книгу автора

по-детски, и, не затянувшись, выдохнула. Задумчиво поглядела на тлеющий
кончик.
- Что-то есть приятное, хотя довольно противно.
Он облегченно усмехнулся: все-таки она молодчина.
- А ты не опоздаешь? - спросил он, когда вдруг заметил, что кругом
что-то уж очень все затихло.
- Неважно, сегодня уже все неважно, и Тоня мне откроет шпингалет... Да
и все равно в последнюю ночь.
Ее опять потянуло к слезам, когда она сказала это вслух, но она не
заплакала, а стала быстро говорить, рассказывать, лихорадочно стараясь
вспомнить что-нибудь бодрое или, еще лучше, смешное, вспомнила, как один
мальчик, когда она еще училась в школе, написал в сочинении: в дремучем
лесу, один-одинешенек, жил один старый-престарый хрен...
- Сострил?
- Да нет, он старался, бедняга, как лучше, иначе это не смешно...
- А у тебя ведь дед?.. Он что, в домино стучит во дворе?
- Он?.. Это только на карикатурах. Он... совершенно ничего общего...
Она, горячась и путаясь, начала доказывать, до чего у нее другой
дедушка.
Артур снисходительно вздохнул:
- Короче, у тебя не такой, как у всех, а совершенно особый дед. Это
очень трогательно. У каждой матери не такой ребенок, как у всех. Тоже
трогательно.
Лина покраснела от стыда за то, что во второй раз пустилась в
откровенности про дедушку.
- У мамаш - вундеркинды, у тебя вундердед!
Она со стыдом услышала свой поддакивающий смешок, неискренний и
все-таки слегка подловатый, будто она согласилась посмеяться над дедушкой.
После долгого отчужденного молчания ее опять охватил страх расставания
и потери. Она робко взяла его руку, подняла и осторожно погладила другой
рукой, и, хотя хотелось уцепиться и не выпускать эту руку, у нее такое
чувство вдруг возникло, будто мягкой неудержимой волной ее смывает с берега
в море и нужно за что-то уцепиться, чтоб удержаться, она сделала усилие,
мягко уложила руку на место и отпустила.
Артур что-то понял, повернулся и обнял ее, притянув к себе за плечо.
- Знаешь, что у нас самое лучшее? Ты вот ни разу не спросила: "Скажи,
ты меня любишь?" Не задала этого ужасного, пошленького вопроса, которым
бабы вечно стараются выклянчить себе эту самую, извините за выражение,
"любовь". Знают ведь, что правды не услышат, а все-таки вот не могут... А
мужики в ответ ежатся и мямлят: "Ну, ясное дело!", "А то как же!". Или:
"Если бы не любил, то..." и так далее. А ты настоящая молодчина!
Приятно было, что он ее хвалит. И жутковато, потому что она несколько
раз еле удержалась, чуть не задала этого вопроса, такого, оказывается, -
да, пожалуй, и правда, - пошлого и унизительного.
Последнего дня, обрезанного на половине отходом поезда, как вовсе и не
было, было ожидание, суета, сборы, отметка талончиков, высчитывание
оставшихся часов и опять ожидание.
Потом, второпях, Лина побежала, сдала взятые напрокат лежаки, получила
обратно паспорта, оставленные в залог, снова сосчитала, сколько до отъезда,
и опять ждала, уже томясь ожиданием.