"Федор Федорович Кнорре. Весенняя путевка" - читать интересную книгу автора

- И террасу. И вечер. Ну, там еще море...
- Моря все равно не видно с террасы.
- Но ведь оно было. Зачем же обязательно видеть? Достаточно знать, что
оно есть... Когда знаешь, что что-то у тебя есть, не обязательно его видеть
или трогать... В общем, коктейля я не хочу.
- И ничего?
- И ничего. Что у меня есть, то уже есть.
- Твой дедушка правда летчик?
- А ты что думал, крепостной умелец боярина какого-нибудь? Что тут
удивительного? Летчик.
- Ничего, просто я не знал, и все.
- Нет, ты все-таки думал: некоторые люди так и родятся и живут
дедушками, другие дядями, а третьи молодежью... Не отказывайся, я сама так
думала когда-то. Мне представлялось, что в жизни, как в театре, одни играют
жизнерадостных, молоденьких, звонкоголосых эдаких девушек, другие -
хриплых, угрюмых стариков.
Он с недоумением слушал, она все говорила, говорила, негромко, быстро,
раньше этого никогда не было, и вдруг рассмеялся:
- Правда. Похоже на правду. Во всяком случае, что-то в этом роде
есть... Действительно, глупо было удивляться, а я почему-то удивился...
Идиотство.
- У тебя деньги есть?
- Да, сколько?
- Немножко. "Казбека" купить. Ну, коробки две, и вафель, знаешь, такие
в ларьках продаются, пачками.
- Я сейчас схожу принесу.
- Сходи и Тамаре передай потихоньку. Пожалуйста.
- Это ведь не тебе? А ты больше не спустишься? Тебе подниматься
трудно?
- Нет... Неудобно. Порядок. Ну, до свидания... Да, как у тебя жизнь?
Там, на воле?
Она, не дожидаясь ответа, уже начиная отворачиваться, протянула ему
руку. Он стиснул зубы.
- Какая у меня там жизнь? Тут.
Ее как будто толкнуло, повернула голову, хмурясь, посмотрела ему в
лицо.
- Не надо... Не надо этого говорить...
Ушла не оборачиваясь, он смотрел ей вслед сквозь стеклянную дверь, за
которой начиналась лестница. Она медленно поднималась, уходила вверх, ушла.
Он стоял, пока не вспомнил про папиросы, и тогда пошел искать ларек.
После этого каждый раз он что-нибудь приносил с собой: папиросы,
конфеты, губную светлую помаду, одеколон "Лаванда" - что просили через Лину
ее больничные знакомые.
Это было, кажется, десятое - или двенадцатое? - его посещение, он уже
не мог припомнить, так далеко осталась самая первая встреча в больничном
парке и так уже многое незаметно изменилось.
Теперь Лина его ждала и была, кажется, рада каждому его приходу.
"Кажется" потому, что радовалась она как-то замкнуто, отмежеванно, про
себя. Скоро он понял, что эта замкнутость только ко всему прежнему
относится, к тому, что у них было раньше. Теперь все было так, точно они