"Федор Федорович Кнорре. Весенняя путевка" - читать интересную книгу автора - И террасу. И вечер. Ну, там еще море...
- Моря все равно не видно с террасы. - Но ведь оно было. Зачем же обязательно видеть? Достаточно знать, что оно есть... Когда знаешь, что что-то у тебя есть, не обязательно его видеть или трогать... В общем, коктейля я не хочу. - И ничего? - И ничего. Что у меня есть, то уже есть. - Твой дедушка правда летчик? - А ты что думал, крепостной умелец боярина какого-нибудь? Что тут удивительного? Летчик. - Ничего, просто я не знал, и все. - Нет, ты все-таки думал: некоторые люди так и родятся и живут дедушками, другие дядями, а третьи молодежью... Не отказывайся, я сама так думала когда-то. Мне представлялось, что в жизни, как в театре, одни играют жизнерадостных, молоденьких, звонкоголосых эдаких девушек, другие - хриплых, угрюмых стариков. Он с недоумением слушал, она все говорила, говорила, негромко, быстро, раньше этого никогда не было, и вдруг рассмеялся: - Правда. Похоже на правду. Во всяком случае, что-то в этом роде есть... Действительно, глупо было удивляться, а я почему-то удивился... Идиотство. - У тебя деньги есть? - Да, сколько? - Немножко. "Казбека" купить. Ну, коробки две, и вафель, знаешь, такие в ларьках продаются, пачками. - Сходи и Тамаре передай потихоньку. Пожалуйста. - Это ведь не тебе? А ты больше не спустишься? Тебе подниматься трудно? - Нет... Неудобно. Порядок. Ну, до свидания... Да, как у тебя жизнь? Там, на воле? Она, не дожидаясь ответа, уже начиная отворачиваться, протянула ему руку. Он стиснул зубы. - Какая у меня там жизнь? Тут. Ее как будто толкнуло, повернула голову, хмурясь, посмотрела ему в лицо. - Не надо... Не надо этого говорить... Ушла не оборачиваясь, он смотрел ей вслед сквозь стеклянную дверь, за которой начиналась лестница. Она медленно поднималась, уходила вверх, ушла. Он стоял, пока не вспомнил про папиросы, и тогда пошел искать ларек. После этого каждый раз он что-нибудь приносил с собой: папиросы, конфеты, губную светлую помаду, одеколон "Лаванда" - что просили через Лину ее больничные знакомые. Это было, кажется, десятое - или двенадцатое? - его посещение, он уже не мог припомнить, так далеко осталась самая первая встреча в больничном парке и так уже многое незаметно изменилось. Теперь Лина его ждала и была, кажется, рада каждому его приходу. "Кажется" потому, что радовалась она как-то замкнуто, отмежеванно, про себя. Скоро он понял, что эта замкнутость только ко всему прежнему относится, к тому, что у них было раньше. Теперь все было так, точно они |
|
|