"Федор Федорович Кнорре. Весенняя путевка" - читать интересную книгу автора

Она все-таки сказала "да". Он будет приходить, увидит ее. Он вдруг
понял, что любит ее волосы, рассыпанные по плечам, ее веселые губы.
Грустные, вздрагивающие от плача - тоже любит. Любит ее легкое дыхание.
Вдруг с чувством полной неожиданности вспомнил, какие у нее чернью глаза,
увидел их с такой пронзительной ясностью, что заплакать хотелось, не от
горя, не от радости, а просто от сознания чуда: они на него опять
посмотрят, он встретит их взгляд.
Облетевший куст смородины с редкими листками, ее куст, - они могут
увидеть вместе, ну не вместе, а хоть рядом, одновременно, - переполнил его
благодарностью, за то, что она ему передала это "да".
Совсем уйти отсюда он никак не мог. Вернулся в вестибюль, где уже
надевали белые халаты первые посетители, и стал ждать, хотя нечего было
ждать. Ему просто спокойнее было среди этих пожилых, толстых, старых и
молодых, утомленных, озабоченных, ожидающих женщин и мужчин, у которых тоже
были близкие в палатах на всех этажах, куда вела эта лестница. Он
чувствовал себя одним из них, и он был среди них как-то на месте. Он и они
- вместе, не совсем, не во всем, но в чем-то вместе. Никогда в жизни он
похожего чувства не испытывал.
Толстая женщина в мужского покроя пальто с полустертыми, когда-то
яркими клетками, которую он прежде бы назвал "бабой в клетках" или еще
как-нибудь, ждала того же, что и он, думала, боялась того же, что он,
надеялась на то же, на что надеялся и он, они с ней были товарищи.
Ему очень не хотелось уходить. Совсем пожилая няня или санитарка,
шлепая мягкими туфлями, наверное, на очень усталых за день и натруженных за
жизнь ногах, прошла мимо. Нехотя, покорно остановилась и устало обернулась,
когда кто-то из ожидающих к ней обратился.
"Как она устала, как ей много лет, какие чулки грубые, ноги опухшие.
Или такие уж и были?" - думал он, сидя, опустив голову.
- Вы чего ждете? Передать чего-нибудь? - тихонько подтолкнув его
локтем, спросила та, в мужском клетчатом пальто, около которой он сидел. -
Так вы давайте скорей. Вот как раз тетя Женя, она и снесет.
Он бросился опять к тому же подоконнику.
Карман пальто был полон рассыпавшихся папирос, он их совсем замял,
вытаскивая, вытряхивая остатки из коробки. Оборвал края, лихорадочно
соображая, что можно написать, и чувствуя, что ничего не успеет решить.
- Рублевка у вас есть? Вы ей тихонько суньте. Пишите поскорей.
Ручку заело, на обороте картонной обложки он больше выдавил, чем
написал: "Ты меня любишь", и на вопросительный знак не осталось места.
- Пожалуйста, только попросите ответ, понимаете, ответ! - умоляюще,
торопливо говорил он вполголоса, загораживая тетю Женю от всех, и, не
попадая, всовывал трехрублевку в ее оттопыренный, чем-то набитый карман.
Она равнодушно повторила за ним фамилию, чтоб не забыть, повернулась и
ушла, устало шлепая туфлями. А он остался, ожидающий среди ожидающих.
Возвратилась что-то очень уж нескоро. Все так же неторопливо,
по-домашнему пошаркивая мягкими подошвами по плиточному полу, начала
обходить сидящих в ожидании.
Отдала пустую пол-литровую баночку пожилому человеку со шрамом на
щеке. Сетку с банкой и бутылкой отдала кому-то, кто сидел далеко за углом
раздевалки. Еще баночку с синей крышечкой - приятельнице в клетчатом
пальто. Сказала ей, что просят брусничного соку в другой раз.