"Федор Федорович Кнорре. Ночной звонок" - читать интересную книгу автора

- Верно, я знаю, прости... - Слышно было, как он хмыкнул в темноте и,
ухмыляясь, сказал: - Это у меня вырвалось. А я, конечно, помню. Так что ты
мне так ответь, как когда я тебя вызывал. Ты помнишь, как? Ну, иду, иду, не
к чему вкладывать столько презрения в свое молчание!
Владя осталась одна, прислушиваясь к удаляющемуся похрустыванию веток.
Луна уже поднялась выше, и верхушки деревьев были облиты ее спокойным
светом. Лес тихонько шуршал, жил своей жизнью, в траве шмыгали какие-то
зверьки, тоже погруженные в заботы своей жизни, и, думая обо всем этом,
Владя почувствовала, что она сама сейчас, когда ей не надо острить,
скрывать, где болит, болтать с Митей о пустяках, и молчать, о чем думаешь,
- сейчас среди этого леса, под тихим небом, пожалуй, она, Владя, и есть
настоящая. И как трудно быть настоящей с другим человеком! И как с Митей им
это почему-то так и не удалось. Так легко быть злым, колким, остроумным, в
кавычках, или даже без них, насмешливым надо всем на свете!.. Ведь,
высмеивая кого-нибудь, ты себя ставишь выше его. Если говоришь "дурак",
подразумевается, что ты-то умный. Иначе это было бы не ругательство, а
братское приветствие двух дураков... И что для того, чтобы высмеять
человека, не нужно быть ни умнее, ни лучше его... Если тебя назовут
"добреньким", то это обидно. А "недобрым" - не обидно. И как это невольное
скрывание всего нежного, хорошего, так легко высмеиваемого, уязвимого и
доброго, непримиримая твердость в осуждении слабых и смешных черт другого -
все это мало-помалу разрушило их жизнь с Митей. И хотя, может быть, все это
забудется и пройдет, - потеряны не только годы, но что-то еще, чего очень
жаль.
Откуда-то издалека донесся коротенький сигнал свистом, вроде
"Куть-куть!", и она ответила: "Куть, куть-куть!"
Митя, видно, и вправду заплутался, потому что еще несколько раз
посвистывал, и она отвечала, пока наконец не услышала, как он ломится через
чащу.
Тяжело дыша, пыхтя, спотыкаясь и изнемогая, он выбрался на полянку и
прохрипел:
- Берись за тонкие концы!
Они взвалили на плечи тонкие березовые стволы, пружинившие на концах,
и, отворачивая лица, стали продираться обратно к канаве, кое-как
перевалились через нее и присели, чтоб отдышаться.
- Тяжелы, черти! - сказал Митя. - Если б меня канава так не разозлила,
я бы не поднял!
- Мы и так не донесем!
Митя снял ремешок от брюк, и они вдвоем, уминая и надавливая на связку
стволов, кое-как застегнули ремень на последнюю дырочку. Взвалили связку на
плечи и зашагали в ногу, снова спотыкаясь и ругаясь шепотом.
К тому времени, когда они выбрались из леса, вода перестала чмокать в
туфлях у Мити и просохшие брюки уже не прилипали к ногам.
Дорога и дома поселка довольно хорошо были видны в безжизненной
серости едва начинающегося рассвета. Чувствуя себя застигнутыми врасплох
разбойниками, но поспевшими укрыться в тайное убежище после темного ночного
дела, они, дыша громко, как им казалось, на всю округу, ввалились во двор и
сбросили на землю добычу.
Бабушка сразу же окликнула их из сарайчика, зашевелилась, принялась
подниматься, но на это у нее уходило довольно много времени, и, пока она,