"Федор Федорович Кнорре. Кораблевская тетка" - читать интересную книгу автора

пришла и говорю: "Так и так, Мотька, ребята голодные. Не знаю, какой ты
сейчас есть человек, а мальчишка ты был довольно вредный, но все-таки,
кажется, честный чертенок. Как, говорю, совести у тебя осталось немножко?"
- "Сколько было, столько, говорит, и осталось, в аккурат". - "Ну, говорю я,
тогда доставал нам хлеба, ребят кормить". Он мне говорит: "Тетка Паша, а вы
представляете себе, какой тут каторжный контроль фашисты установили, что
даже на месте куска хлеба съесть нельзя, не то что вынести?" А я говорю:
"Ребятам-то какое дело до твоего контроля: они есть хотят, ты как-нибудь
сделай, потихоньку". Он хохочет, дуралей: "Тетя Паша, вы нас врать отучали,
а теперь пришли воровать учить!" Я говорю: "Как это воровать? Это они у нас
хлеб грабят, а ты только законно будешь обратно свое брать для наших ребят,
а не то что воровать". Мотька тогда говорит: "Ладно, тетя Паша, если я
начну в одиночку каждый день, это самое, обратно законно у них брать, то
меня тут же в гестапо стащат и к стенке поставят. Надо мне с товарищами
сговориться..." С тех пор каждый день они мне то две, то три буханки хлеба
доставляли. Как-то уж там через забор, что ли, то в какой-то колясочке
детской вывозили, уж не знаю, а ребятам каждый день по куску хлеба всегда
было... А ты забыла, Клава, какой Мотька!
- И никто тебя не тронул, тетя Паша? - тихо спросил Апахалов. - Ведь
видели же вас, как вы в рощу ходили и так далее?
Клавдия Андреевна негромко вставила:
- Ну, тут я могу лучше объяснить. Не тронули потому, что знали: кто
тетку тронет, долго не проживет. Все равно убьют.
Тетя Паша посмотрела на нее с некоторым удивлением:
- Пожалуй, и правда. Что ты думаешь?..
Наконец Клавдия Андреевна заговорила с теткой о своих делах. У них
условлено было заранее отправиться сегодня навестить вместе один из
комбинатских детских садов.
Апахалов не стал дожидаться, пока подадут машину, попрощался и
потихоньку пошел домой.
Во дворе теткиного дома Санька Смородин с товарищами, громко
разговаривая и смеясь, кололи и складывали к крылечку дрова. Соня уже
вернулась из школы и теперь хозяйничала на кухне. В столовой ребятишки
вчетвером, сидя на корточках, пыхтели от напряжения, стараясь усадить
какой-то зеленый стебелек в громадную глиняную банку...
Тетка возвратилась скоро, видно, что спешила. Быстро поднявшись по
ступенькам крыльца, она дышала часто и коротко. Уже войдя в комнату, раза
два попыталась вздохнуть поглубже, прижимая руку к груди, и сказала как то
удивленно "Сердце, Сереженька!.." - и сейчас же махнула рукой.
За обедом опять было не до разговора то кто то приходил, то тетка сама
начинала рассказывать к слову про кого-нибудь. И Апахалов уже не удивлялся
нисколько, когда она, путая прежние мальчишеские клички с почтенными
именами отчествами, рассказывала про самых почтенных и уважаемых в городе
пожилых людей.
Дольше других засиделся за вечерним чаем какой-то доктор Леонтий
Михайлович. Проводив его до прихожей, тетка вернулась, хитро усмехаясь.
- Хитрит со мной! - объяснила она Апахалову. - Ходит будто чайку
попить, а сам норовит сердце выслушать. Да я не далась. Как будто я без его
трубки не знаю, как у меня там дела идут!
Соня, объявившая полчаса назад, что все равно не заснет всю ночь, если