"Виктор Кнут. Удар молнии" - читать интересную книгу автора

-Спасибо, дочка. Даже не знаю.
-Я разогрею. - Полина с жалостью смотрела на то, как я, скрючившись,
пытаюсь натянуть на себя плед. - Папа, ты не ходи больше на кухню. Ладно?
Они над тобой смеются.
Я не ответил. Затих и принялся размышлять о том, что жизнь для меня
закончилась. Давно закончилась, я превратился в зомби. И лучшим выходом для
меня и для всех окружающих будет, если я воткну себе в уши два зачищенных
провода, а два других их конца суну в розетку. Или вгоню себе в вену пару
кубиков воздуха. Или раствора соды. Или... Я перебирал в голове самые
изощренные способы суицида, я жаждал смерти и даже представить не мог, что
она меня слышит, что уже собирается в путь на встречу со мной.

Что до этой встречи остается только два дня.


* * *


Татьяна с Ларисой объявились около девяти с интервалом в пятнадцать
минут. Сначала Татьяна - заскочила в комнату, пахнула на меня острым
ароматом итальянских духов, которые на 8-е марта ей подарили в больнице,
ухмыльнулась, посмотрев в мою сторону, и, не сказав ни единого слова,
убежала на кухню. Потом Лариса - развесила на спинке стула влажный
купальник, выстрелила в меня огнедышащим взором и что-то шепнула Полине на
ухо. Полина выпорхнула из кресла, и девочки вышли из комнаты, оставив меня
один на один с кровожадной депрессией и радужными мыслями о самоубийстве.

Мне выделили еще полчаса спокойного пребывания на диване в тягостных
размышлениях о никчемности всей моей жизни. Потом в комнате появилась
Татьяна. Следом за ней - Валера.

-Что, юродивый, как самочувствие? - поприветствовал он меня и с ходу
опустился на стул, впечатав в широкую спину влажный Ларисин купальник.
Татьяна устроилась у меня в ногах на диване.

-Разговор будет недолгим и, думаю, продуктивным, - как кирпичом,
стукнула она этой фразой по моей больной голове. Валера удовлетворенно
хихикнул.
Но разговора не получилось. Он превратился в монолог Татьяны, не такой
гладкий и гениальный, как у Пушкина, но зато сверхэмоциональный и
убийственный для меня. В монологе говорилось о том, что я довел семью до
полного краха. Я сделал из Татьяны старуху, - а ведь ей только тридцать три
года, - а из девочек - неврастеничек и оборванок. Я давно уже полностью
деградировал, и мне место в клинике Скворцова-Степанова или, еще лучше, в
Кунсткамере. В заспиртованном виде. В своей, так сказать, стихии.
Нарыв долго зрел и наконец прорвался. У Татьяны не осталось никаких
физических сил тянуть на своем горбу троих иждивенцев, никаких моральных
сил существовать в одном грязном хлеву вместе с вонючим животным, которое
умеет только жрать водку и притягивать к себе неприятности, последняя из
которых - с осетинами - переполнила чашу терпения.