"Алексей Князев. Это было жаркое, жаркое лето [love]" - читать интересную книгу автора

Сидорчук. Эта "бывшесть" в качестве свидетельства заката карьеры либо
жизни никого из них особо не тревожила, не порождала комплексов нынешней
неполноценности; ведь составить себе кое-какой капитал успели все,
побывать во власти - также, так что сейчас, оказавшись несколько не при
делах, они воспринимали свое состояние скорей как некоторый, так порой
необходимый, тайм-аут. Передышка необходима всем - в этом они сходились
единодушно. И балуясь иногда шашлычком у кого-нибудь из их четверки на
даче, с некоторой ленцой отвлеченно рассуждали, стоит ли делать еще одну
попытку похода во власть. Вроде и не очень-то молоды, ведь всем уже под
шестьдесят, хотя конечно и в старики себя записывать рановато - в такие
годы какие же они старики? Вся их деятельность в сфере бизнеса, все их
общение с прекрасным в виде девочек и коньячка, физическая нагрузка в виде
тенниса, охоты, рыбалки, тех же девочек и коньячка - все это служило
лучшим тому подтверждением. Единственным, кто совершенно определенно решил
в последний раз вспыхнуть на небосклоне местной политики - оказался бывший
мэр, а теперь, де юре, обычный пенсионер - Воловиков, который наметил
годика эдак через два вновь пробиться в главы местной администрации и уже
весьма небезуспешно готовил для этого необходимый плацдарм. Остальные
сходились во мнении, что хватит, отвоевались, к чему лишняя головная боль?
Сами обеспечены, дети их стараниями - тоже. Еще и внукам хватит, а ведь те
в свою очередь должны не просто унаследовать, но и приумножить завоевания
отцов, иначе для чего их по заграницам учиться отправляли, да и здесь
никогда ни в чем с роду не отказывали...
Все это как-то мимолетно, не цепляясь прочно в сознании, пронеслось в
голове Мышастого, набивая очередную оскомину, ибо было прокручено уже не
единожды, а излишним самокопанием он заниматься не привык еще со времен
славного комсомольского прошлого... Но вот он попытался поймать нечто
ускользающее, хаотично мелькающее и не оставляющее следов, и вспомнить это
самое "нечто" почему-то не было никакой возможности, подобно только что
виденному и моментально забытому сну. Это было что-то зыбкое, вроде
неуловимо-прекрасного образа, который все же необходимо было поймать и
классифицировать подобно бабочке, нанизанной на булавку и помещенной под
стекло, так как Антон Алексеевич привык доводить все до конца. Еще немного
поднапрягшись, он оставил попытку вспомнить, поймать это ускользающее,
закономерно полагая, что оно придет к нему само, без напряжения, которое в
подобного рода случаях скорее даже мешает.
Единственное, что вполне определенно знал сейчас Мышастый - эта
ускользающая, не дающаяся в руки мысль была связана с чем-то очень и очень
приятным, и приятное это было явно эротического оттенка. Все это настроило
его на определенный лад, да еще наслаивалась эта треклятая скука...
Внезапно он вспомнил, что давненько не предпринимал мужских действий
вполне определенного толка. Как такое могло произойти? - задал Мышастый
себе вопрос и тут же сам на него ответил. - Да ведь все, черт возьми, уже
давным-давно приелось... Жена? Да смешно подумать, что эта толстуха в
вечно почему-то несвежем халате и с бигуди на голове может у кого бы то ни
было вызвать мысли, связанные с физическими взаимоотношениями полов. А
кстати, почему все время в бигуди? Ведь она несколько раз в неделю
посещает "Эдельвейс", этот модный, престижный салон красоты, который
содержит ближайшая подруга жены Воловикова. Салон являлся чем-то вроде
закрытого дамского клуба, естественно лишь для определенного круга лиц