"Всеволод Анисимович Кочетов. Предместье " - читать интересную книгу автора

бюро райкома. - Денег на семена надо много, труда уйдет уйма, а результат?
Неизвестен. Отказываюсь!"
Странно выглядела эта луковая баталия теперь, когда Семен стал боевым
командиром. Долинин читал недавно в газете о том, с батальон Антропова отбил
"психическую" атаку немцев где-то в районе Киришей. "Кто его знает, - думал
он, перелистывая пыльные странички, - может быть, и в самом деле не надо
было настаивать на этом луке? Может быть, не райком, а Антропов был прав?
Может быть, поспешили тогда с выговором?"
Принялся было за третью папку, но в дверях возник измазанный маслом и
бензином Ползунков и, указывая гаечным ключом через плечо, сказал
полушепотом:
- Яков Филиппович, какой-то генерал к вам просится!
Не успел ответить уже исчезнувшему Ползункову - в кабинет, как всегда
сутулясь, в серой барашковой папахе и неизменном, зимой и летом, черном
кожаном пальто, вошел, сомнения не было, Лукомцев.
- Федор Тимофеевич! - Долинин радостно шагнул к нему.
Они обнялись, как старые, хорошие друзья. Да они и были старыми,
хорошими друзьями. Сколько лет подряд, когда училище, где начальствовал
Лукомцев, выезжало лагерем в окрестности Славска, забрасывали они вместе по
воскресеньям спиннинги в быструю Ижору. А та сентябрьская ночь под
лохматыми, навалившимися на землю тучами, во мраке которой через Славск
проходили последние батальоны Лукомцева, ночь, когда при свете нескольких
пестрых елочных свечек сидели они вдвоем в пустом кабинете Долинина, - разве
одна она не сдружит на всю жизнь?
У Долинина уже было письменное предписание областного комитета партии
оставить в подполье для партизанской борьбы второго секретаря - Наума
Солдатова, а самому выезжать в Ленинград. Но он все никак не мог решиться
покинуть район, он даже и Ползункова отправил с машиной в самый ближайший к
Ленинграду совхоз - якобы затем, чтобы проверить, как идет эвакуация
рабочих; он сделал все для того, чтобы остаться вместе с Солдатовым, с
партизанами, и, если подумать теперь, Лукомцев увез его тогда почти силой...
На южных окраинах Славска уже были слышны удары немецких танковых пушек, в
темноте за Ижорой рычали их дизеля, гул вражеского наступления нарастал на
Вырицкой дороге, занимались пламенем от термитных снарядов деревянные домики
в яблоневых садах... Лукомцев крепко сжал его чуть повыше локтя и повел.
Большие английские, часы с железным циферблатом, которые так и остались
стоять в углу кабинета, Долинин, как сейчас, слышит их безрадостный,
прощальный звон - пробили вслед четыре раза. [111]
На половине пути к Ленинграду длинный щегольской лимузин Лукомцева едва
избежал столкновения с взбесившейся "эмкой", которая мчалась навстречу без
огней. Ее вел Ползунков. Позже шофер рассказывал, что в ту минуту был готов
на все, вплоть до "ручной расправы", но произнес только с укоризной: "Яков
Филиппович, Яков Филиппович!" - и стал разворачивать "эмку". Долинин сделал
вид, что ничего не случилось, попрощался с Лукомцевым и пересел к
Ползункову. Некоторое время машины шли одна за другой, близко, почти
впритык. Затем их разъединили военные грузовики, и Долинин с Лукомцевым
больше уже не встречались.
- Ну, вот и снова мы вместе, - сказал Лукомцев, расстегивая кожанку. -
Года, как говорится, не прошло. Может быть, думаешь, я привидение с того
света? Как-то странно смотришь на меня. Удивляешься тому, что жив, что ли?