"Павел Ефимович Кодочигов. Здравствуй, Марта! " - читать интересную книгу автора

- Что ты, мама! У нас же такая сила - они сюда не дойдут. Ну, как тебе
еще объяснять? Когда действительно нельзя будет оставаться, эвакуируют всех
организованно. Давай без паники, мама! Вечно ты всего боишься...
Эти доводы казались Марте разумными и единственно правильными. Ей все
казалось, что причудливо выгнутая, нацеленная своим клювом на Москву
тысячеверстная линия фронта вот-вот остановится, покатится назад и это
"вот-вот" произойдет, если не сегодня, то завтра. Ведь захватывали же немцы
Сольцы, подходили почти к Шимску, но выбили их оттуда, на сорок километров
отбросили. Почему же здесь не могут сделать то же самое?
Мать тоже надеялась на лучшее, боялась бросить хозяйство: "Уйдешь - что
найдешь потом?" Но настал день, когда она заявила бабушке и Марте:
- Завтра мы уходим, больше ждать нельзя.
Если бы они решились на два-три дня раньше! Может быть, даже на день...
Военный патруль задержал их почти у самого Новгорода. Заставил
вернуться. У Марты затеплилась надежда: раз возвращают, значит, так надо,
выходит, ничего страшного нет, и была права она, а не мама. Не надо было
уходить - другие же остались.
Они пошли назад, не глядя друг на друга. Мать и бабушка молчали. Не
заговаривала и Марта - боялась ненароком упрекнуть мать. Но раздавшийся
позади них немецкий говор заставил Марту остановиться и прислушаться. Она
осторожно выглянула из-за кустов и убедилась, что на чистейшем немецком
языке весело болтали люди, одетые в красноармейскую форму и вернувшие их
назад.
Будто кто хлестнул по ногам плетью. Чтобы не упасть, Марта ухватилась
за куст. Холодея, вслушалась в чужую речь.
Увидев посеревшее лицо дочери, ее пепельные губы, мать бросилась к ней:
- Марта! Что с тобой, Марта?
- Это немцы! - чуть слышно прошептала дочь.
- Что ты говоришь? Какие немцы? - впились в лицо глаза матери. -
Очнись, Марта!..
- Это немцы, мама, - пронзительно-горько улыбнулась Марта, - я слышала,
о чем они говорили. Идемте отсюда. Скорее же!
И вот фашисты пришли в деревню.
Неслышно ступая по половицам, Марта подошла к окну. Немецкие
артиллеристы, в непривычных глазу пилотках, штанах и коротких, с широкими
голенищами, сапогах растаскивали орудия по позициям. В стороне стоял офицер
и изредка отдавал приказания. Солнце пекло вовсю, и офицер часто отирал
морщинистый лоб чистым белым платком, приподнимая фуражку с высокой, странно
изогнутой тульей.
Это же оккупация!
Слово это вошло в обиход с первых дней войны, произносилось и слышалось
неоднократно, но воспринималось как что-то очень далекое и ее лично не
касающееся. Сейчас оно предстало перед Мартой, будто написанное большими
корявыми буквами: ОККУПАЦИЯ!
И уже не верилось, что еще вчера можно было свободно ходить по улице,
дышать полной грудью, чувствовать себя человеком. Что совсем недавно она
училась в школе, институте, пела, танцевала, ходила в кино и театры. Сразу
ничего не стоящими показались все прошлые огорчения, неприятности.
Всего несколько месяцев назад, зимой, бегая по Невскому в поисках
апельсинов, чтобы послать их мужу, она едва не плакала от обиды. Апельсины