"Ирмгард Койн. Девочка, с которой детям не разрешали водиться " - читать интересную книгу автора

целыми листами.
Я велела Траутхен Мейзер принести мокрую губку и три часа подряд
работала не покладая рук. Все стены сплошь я покрыла самыми замечательными
картинками. Мы нашли лестницу, и Траутхен держала ее.
Я, как волшебник, переводила картинки даже на потолок. Никогда в жизни
я еще не видела такой красоты, и Траутхен тоже была в восторге. Но у меня
было какое-то неприятное предчувствие. Я опасалась, что взрослые могут не
понять, как это красиво, и поэтому взяла с Траутхен клятву ничего никому не
говорить.
Траутхен поклялась, а потом сейчас же помчалась к своей матери и
сказала, что я измазала все стены.
Скандал был ужасный, и, так как мне хотелось как-нибудь искупить свою
вину, я на следующее утро отдала последние пять пфеннигов, оставшиеся от
найденной марки, нашей учительнице. Та положила руку мне на голову и громко
сказала: "Честность всегда торжествует. Будь всегда честной, милое дитя. Я
рада, что могу отметить у тебя хотя бы одно хорошее качество". Мне
захотелось все рассказать ей, но потом я ре-, шила этого не делать. Людям
нельзя всего говорить- им ведь никогда по-настоящему не объяснишь, почему ты
сделала что-нибудь такое, что они считают плохим. Я очень рада, что в мою
душу заглядывает только бог и что люди не могут этого сделать. Никто так и
не понял, почему я должна была отомстить Траутхен, и что все это произошло
само собой, а я почти не виновата.
Так вот. Самой большой гордостью фрау Мейзер всегда были светлые волосы
Траутхен. Каждый вечер их по десять минут расчесывают, а потом закручивают в
локоны. Днем голова Траутхен похожа на огромную метлу.
Даже тетя Милли однажды сказала, что эта фрау Мейзер лишена какого бы
то ни было чувства меры.
Я могла бы, конечно, отрезать Траутхен волосы, но эта мысль, по правде
говоря, никогда не приходила мне в голову, а то, что пришло в голову, вовсе
не было мыслью, все произошло само собой, я ведь была только орудием.
Около семи часов вечера мама послала меня купить синьку, потому что на
следующий день у нас была стирка. Когда я совершенно спокойно и чинно
возвращалась домой с кульком в руках, Траутхен Мейзер играла с Минхен Ленц,
и, как нарочно, они играли в классы как раз напротив нашего дома. Я
совершенно спокойно прошла мимо девчонок и только чуточку стерла ногой
нарисованные мелом классы и слегка дернула Траутхен за ее бараньи завитушки.
Вот и все. Но Траутхен сейчас же начала визжать, а потом разревелась и
хотела улизнуть, я еле успела схватить ее за фартук; тут что-то нашло на
меня, и я высыпала весь кулек дорогой синьки ей на голову. Больше я вообще
ничего не сделала и тут же отпустила Траутхен, а та побежала к
водопроводному крану. На оставшуюся сдачу я еще раз купила синьки в магазине
у Больвеге, а маме сказала, что синька подорожала. Вечером, когда мы все
уютно сидели за ужином, в комнату вдруг нахально ворвалась фрау Мейзер. Она
выла и дрожала, как дрожит пудинг, когда мой отец ударяет кулаком по столу.
Фрау Мейзер тащила за собой Траутхен. Я ее сначала даже не узнала, так как
после мытья под краном Траутхен стала совсем синей. Волосы синие, лицо
синее, платье синее. Вся синяя. Это было замечательно, я тоже когда-нибудь
покрашусь в синий цвет. Я никогда не думала, что Траутхен может быть такой
красивой. Вместо того чтобы понять это и радоваться, фрау Мейзер кричала,
что я изуродовала ее ребенка, и требовала возмещения ущерба. Тут я