"Ирмгард Койн. Девочка, с которой детям не разрешали водиться " - читать интересную книгу автора

разозлилась, потому что семья Мейзе-ров доставляет мне одни неприятности.
Мама и тетя Милли застонали, словно у них аппендицит, а папа посмотрел на
меня с такой ненавистью, какую отец вообще не должен питать к собственному
ребенку. Я вспомнила, что папе уже пришлось заплатить за обои и, так как
фрау Мейзер продолжала кричать о возмещении ущерба и о том, что такое
преступление искупить невозможно, я очень вежливо и спокойно заявила, что за
такого ребенка, как Траутхен, я всегда сумею заплатить и что в моей копилке
набралось, пожалуй, достаточно денег для того, чтобы купить трех таких
девчонок. Тут начался такой ужасный скандал, что мне о нем и вспоминать не
хочется.
Поздно вечером пришел господин Клейнерц, и мне из моей комнаты было
слышно, как он смеялся и говорил папе, что ему не один раз уже наставляли
синяки и что он не находит в этом ничего ужасного.
Но всем остальным взрослым меня ни капельки не жалко. Мне больше не
дают сладкого, и мои ролики конфискованы. Фрау Мейзер сумела сделать так,
что детям с нашей улицы не разрешают больше водиться со мной, а дома мне
говорят, что я позорю всю семью. Играть на улице мне тоже не разрешают.
Каждый день мама и тетя Милли по часу гуляют со мной в городском парке и
крепко держат меня за руки. Они говорят, что если я вырвусь, то попаду в
исправительный дом для трудновоспитуемых детей или в монастырь "Доброго
пастыря". Если только меня туда примут, то уж сумеют со мной справиться, в
этом я могу не сомневаться. Я все время плачу и хочу умереть, потому что
теперь в моей жизни не осталось ничего хорошего. Я должна ходить в лечебном
корсете и всегда надевать шляпу.
Иногда я начинаю надеяться, что, может быть, маме и тете Милли надоест
все время крепко держать меня за руки, потому что из-за этого они не могут
рассказывать друг другу то, чего детям слушать не разрешается. "Говорят, что
он даже бьет ее", - шептали они, но я понимаю решительно все и знаю, что они
говорят о Леберехтах, которые живут напротив нас. Сам Леберехт всегда ходит
по пивным и пьет там можжевеловую водку, а потом ломает стулья потому, что в
квартире ему тесно, и потому, что жена хочет зарезать и съесть его кроликов,
а ему хочется сохранить своих кроликов и гладить их. За курами жена его тоже
не смотрит: одна из них проглотила штопальную иглу и умерла.
Взрослые совершенно неправы, когда сажают меня на стул и часами учат
штопать чулки. В конце концов от моих иголок только куры погибнут, если мы
когда-нибудь их заведем. О Леберехте я знаю больше, чем мама и тетя Милли,
но я и не подумаю им все рассказывать.
Тетя Милли уже сказала как-то: "Чего доброго, девочка зачахнет на наших
глазах". А я придумала замечательную вещь, которую сделаю, как только смогу
опять свободно повсюду бегать. Я оклею свой лечебный корсет серебряной
бумагой и буду носить его поверх платья, как рыцарский панцирь, и мы с
Хенсхеном Лаксом, и Отхеном Вебером, и Матиасом Цискорнсом представим
легенду о святом Георгии. Святым Георгием буду я.

У НАС НОВЫЙ РЕБЕНОК

Я хочу умереть. Ведь у нас появился еще один ребенок. Все мне кажется
печальным и мрачным. На улице сейчас жаркое лето, у меня на душе противная
бесснежная зима. Никто меня не любит, и никто мне ничего не запрещает - я
могу делать все, что захочу. Моя мама больна. Один раз, когда я была