"Евгений Коковин. Первая любовь " - читать интересную книгу автора

Я очень волновался, ожидая часа собрания. Мне хотелось после рейса
встретиться с Олей. Она увидела бы на моей груди комсомольский значок.
В эти дни я часто думал об Оле. Хотелось поговорить о ней с кем-нибудь.
Но Илько ее не знал, а Костю я стеснялся и даже немного побаивался. Он мог
посмеяться надо мной.
Я рисовал в своем воображении, как мы пойдем Олей в кино. Если она
согласится, я уже ничего не буду бояться. Я даже буду гордиться. Или мы
поедем на лодке. Я стану грести, а Оля сядет на корму за руль. Отлогие волны
от пароходов будут раскачивать нашу шлюпку. Может быть, Оля запоет, или я
расскажу ей о море, об "Октябре", о первых рейсах.
Я вышел из кубрика в надежде найти Илько.
На палубе у борта стояли новый кочегар второго класса Бобин и матросы
Зайков и Веретенников. Бобин только вчера вместе с Костей поступил на
"Октябрь" Мы знали, что раньше он плавал кочегаром первого класса на
"Коршуне", но его списали за пьянку и опоздание в рейс.
Сейчас Бобин был тоже подозрительно весел. Он что-то говорил Зайкову и
громко смеялся. Веретенников, ухмыляясь, молчал.
- Говорю тебе, иди и возьми заявление обратно, - услышал я. -
Наплачешься ты с этим комсомолом!
Я подошел ближе.
- Вот заставят тебя "Капитал" учить наизусть, как "Отче наш", -
продолжал Бобин, явно издеваясь над Зайковым. - А книжища эта во какая!
Он потряс руками перед лицом Зайкова. Зайков оглядывался по сторонам и
кулаком тер глаза.
- А ты в этом "Капитале" ни одного слова не поймешь. И спросят тебя: "А
ну-ка скажи, кто такой Карл Маркс!"
- Я знаю, - неуверенно произнес Зайков.
- А что ты будешь делать, когда белые опять в Архангельск придут? Тебя
как комсомольца первого за ушко и к стенке. - Бобин снова захохотал.
Я не выдержал и бросился к нему.
- Врешь ты, Бобин, врешь! Не слушай его, Зайков! Бобин открыл рот и с
недоумением и любопытством посмотрел на меня.
- А это еще что за сморчок? Ты на кого гавкаешь, гальюнная инфузория?!
Он схватил меня за воротник, прижал к себе и поднял над палубой.
- Оставь его, - сказал Веретенников тихо. - Шум будет. Чего ты связался
с мальцом...
- Я его оставлю, - кричал Бобин, сжимая мне шею. - Я ему покажу, где
они зимуют! Ну как, сладко? Будешь еще, поганец, свой нос показывать?! Вот
мы его немного уменьшим!
Двумя пальцами он ухватил мой нос и сдавил. Кажется, еще никогда я не
ощущал такой резкой боли.
Пытаясь вывернуться, я освободил правую руку и с силой кулаком ударил
Бобина в лицо. Он отпустил меня и разозленный хотел ударить ногой, но
подбежавшие матросы удержали его.
Вид у кочегара был страшный. Волосы разлохматились. Из губы на грудь,
на сетку каплями стекала кровь. Все еще не придя в себя от дикой боли, я
снова бросился на него.
Опомнился я уже крепко схваченный Костей и Павликом Жаворонковым. Нас
окружила команда. Зайкова и Веретенникова не было. С мостика спускался
вахтенный штурман.