"Жан Кокто. Белая книга" - читать интересную книгу автора

предполагает, догадывался, что моя просьба не могла иметь для него иного
значения. Я понес первое, что пришло в голову.
- Я хотел тебя предупредить: надзиратель за тобой следит.
Это была нелепая выдумка, ибо обаяние Даржелоса околдовало всех наших
учителей.
Привилегии красоты неизмеримы. Она действует даже на тех, кому,
казалось бы, до нее и дела нет.
Даржелос склонил голову набок и прищурился:
- Надзиратель?
- Да, - упорствовал я, черпая силы в страхе, - надзиратель. Я
слышал, как он говорил директору: "Я слежу за Даржелосом. Он слишком много
себе позволяет. Я с него глаз не спущу".
- Ах, я слишком много себе позволяю? - сказал он, - ладно, старик,
еще и не то позволю, покажу этому надзирателю. Я ему дам жизни; а ты, если
всего-то из-за такой фигни вздумал мне надоедать, имей в виду: повторится --
налуплю по заднице.
Он вышел.
Целую неделю я жаловался на судороги, чтоб не ходить в школу и не
натыкаться на взгляд Даржелоса. По возвращении я узнал, что он болен и не
встает с постели. Я не смел спрашивать о нем. Шепотом передавались
подробности. Он был бойскаутом. Толковали о неосторожном купании в замерзшей
Сене, о грудной жабе. Однажды вечером, на уроке географии, нам сообщили, что
он умер. Слезы вынудили меня покинуть класс. Юность бесчувственна. Для
большинства учеников эта весть, которую учитель объявил стоя, была лишь
подразумеваемым разрешением побездельничать. На следующий день привычная
рутина поглотила траур.
Тем не менее эротизму это нанесло смертельный удар. Слишком большое
смятение внес в маленькие удовольствия призрак великолепного животного, к
чьей прелести сама смерть не смогла остаться равнодушной.

К девятому классу, после каникул в товарищах моих совершилась
решительная перемена.
У них ломался голос; они курили. Брили тень бороды, вызывающе
разгуливали с непокрытой головой, носили английские бриджи или длинные
брюки. Онанизм уступил место похвальбам. По рукам ходили открытки. Вся эта
молодежь поворачивалась к женщине, как растения к солнцу. Вот тогда, чтобы
не отстать от других, я начал извращать собственную природу.
Устремляясь к своей истине, они увлекали меня ко лжи. Свое неприятие я
приписывал неведению. Меня восхищала непринужденность товарищей. Я заставлял
себя следовать их примеру и разделять их энтузиазм. Мне приходилось
постоянно преодолевать стыд. В конце концов эта самодисциплина значительно
облегчила мне жизнь. Я только повторял себе, что разврат никому не в забаву,
просто другие прилежнее, чем я.
По воскресеньям, если погода позволяла, мы всей компанией брали ракетки
и отправлялись в Отей якобы играть в теннис. Ракетки по дороге оставляли у
консьержа в доме одного из товарищей, семья которого жила в Марселе, и
спешили к наглухо закрытым домам улицы Прованс. Перед обитой кожей дверью
робость, свойственная нашему возрасту, вступала в свои права. Мы
прохаживались взад-вперед, переминаясь перед этой дверью, словно купальщики
перед холодной водой. Бросали монету, кому заходить первым. Я до смерти