"Екатерина Кокурина. Истории с небес [H]" - читать интересную книгу автора

хрупкие, что их было боязно даже взять в руки, не то что чистить. К тому же,
они были сплошь увешаны крохотными колокольцами, за которые то и дело
цеплялась щетка. Когда мистер Хатчинсон порвал первый башмачок, пикси хором
стали его утешать: мол, ничего страшного, это бывает. Когда он порвал
второй, они принялись кричать, чтобы он был осторожнее. Когда же он порвал и
третий, и четвертый, и пятый, пикси отобрали у него щетки и заявили:
- Такому работничку, как ты, ничего нельзя давать в руки! Посмотри,
что ты наделал! Ты что, хочешь чтобы мы отправились на бал к Королеве
босиком?
Мистер Хатчинсон принялся оправдываться и просить прощенья, но на этот
раз пикси были неумолимы.
- Ты говорил о нас, бесстыжий болтун, что мы "бесовские твари", потому
что, якобы, не умеем работать! Но мы сделали всю тяжелую и грязную работу в
твоем доме, не жалуясь и не прекословя. А вот ты - ты и есть настоящая
бесовская тварь, потому что умеешь работать только языком, и портишь все, к
чему ни прикоснешься! Тебя нужно как следует наказать!
Мистер Хатчинсон упал на колени и стал умолять пощадить его.
- Я вижу теперь, - причитал он, - как неправ я был! Все беды - от
моего длинного языка, которому я давал волю! Но теперь, обещаю, я буду
следить за своими речами, и не позволю себе ни одного лишнего слова!
- Разве можно верить людским обещаниям? - презрительно сказали пикси.
- Нет уж, мы сами позаботимся, чтобы ты впредь не распускал язык! Отныне,
как только ты захочешь поучать кого-нибудь, из твоего рта будет нестись лишь
хрюканье и лай. А теперь проваливай, и радуйся, что так легко отделался!
Перед глазами мистера Хатчинсона вновь засверкало, в ушах зазвенело, а
через несколько секунд он уже сидел в своем кресле, растерянный и
оглушенный. С полчаса он приходил в себя, а потом отправился на кухню чтобы
проверить, не привиделись ли ему эти необычайные приключения.
Едва он вошел туда, как зажмурился от нестерпимого сияния драгоценных
камней в кухонном очаге. Пикси не стали отнимать у него этот дар, а может,
самоцветы так мало стоили в их глазах, что они и вовсе не придали этому
значения. Еще теплый хлеб лежал на столе, а бочка была полным-полна молока.
Убедившись, что ему ничего не померещилось, мистер Хатчинсон запер дверь
кухни, чтобы избежать расспросов слуг, и отправился в "Зеленый Лев"
успокоить свои расстроенные нервы кружечкой портера.
Усевшись в уголке и прихлебывая душистый портер, мистер Хатчинсон
почувствовал нестерпимое желание произнести свою всегдашнюю проповедь. Да и
все посетители искоса посматривали на него, словно удивляясь, что это мистер
Хатчинсон помалкивает. Мистер Хатчинсон встал, принял подобающий
благообразный вид и заговорил... если, конечно, это можно так назвать. С уст
его слетало лишь "хрю-хрю" и "гав-гав", а больше - ни слова!
- О! - сказал кабатчик. - Такая рань, а наш праведник уже надрался!
Мистер Хатчинсон, не помня себя от стыда, поспешно выскочил за дверь, и
больше в "Зеленом Льве" его не видели.
С тех пор с мистером Хатчинсоном произошла разительная перемена,
которой не могли нарадоваться его соседи. Он стал молчалив и тих, поучений
от него больше никто не слышал, а когда ему задавали вопрос, относящийся к
его прежним проповедям, отказывался даже заводить об этом разговор. Кроме
того, он вновь занялся торговлей, поставив ее на самую широкую ногу - ибо
самоцветы пикси, вопреки обыкновению, так и не превратились в мусор и