"Андрис Колбергс. Ночью в дождь... (Роман)" - читать интересную книгу автора

вызовет у многих недоумение и даже возмущение, а у некоторых - желание
активно вмешаться и поскорее устранить недоразумение. Казалось бы, люди,
наделенные властью, именно так и должны поступать, однако форма
вмешательства бывает иногда чересчур категоричной. Просто удивительно,
куда в таких случаях пропадает их интеллигентность, благодаря которой они
и были удостоены высоких постов. Ведь не может быть, чтобы власть и
интеллигентность были понятиями несовместимыми, скорее занятые такими
мужами посты слишком для них высоки, и они, стараясь побороть собственные
комплексы, делают торжественно-хмурые лица, более всего опасаясь, что
люди заметят, какими до смешного маленькими выглядят они в
предоставленных им креслах. Многие не выглядят, а они выглядят. Именно
такие и постараются проявить активность в связи с задержанием Наркевича,
хотя в отличие от нас, у них нет никаких достоверных данных о его
виновности или невиновности. Шеф сегодня не идет домой потому, что там
ему в присутствии семьи неудобно будет отвечать на телефонные звонки. В
свое оправдание ему придется называть кое-какие факты, которые не следует
слышать ни дочерям, ни зятьям; придется дипломатично изворачиваться, и
мне кажется, что подобное действительно не следует слышать ни дочерям, ни
зятьям, потому что это вряд ли поднимет его авторитет в глазах семьи.
Когда Шефа назначили на пост начальника, внезапно обнаружились его
дипломатические дарования, но это не повысило его авторитет в моих
глазах - скорее наоборот.
- Я могу дать тебе свою машину, - говорит полковник.
- Спасибо. Говорят: дают - бери. Легковая ему, конечно, больше
подойдет, чем наша оперативка. Это ведь в центре, на езду и десяти минут
не уйдет.
- Когда вернешься?
- Обменяемся двумя-тремя вежливыми фразами, а потом: "Руки вверх!
Стреляю без предупреждения!"
- Слишком ты весел сегодня, как бы не пришлось плакать. Держись!
Чего мне держаться, для меня и так все ясно и просто. Вот вам тут
придется отбиваться от звонков, как подстреленному льву. А сумеете
остаться неприступной крепостью, то я под вашим прикрытием смогу работать
быстро и точно. Наркевич, конечно, твердый орешек. Но вы всегда меня
учили, что перед лицом закона все равны, что за содеянное каждый должен
получить по заслугам, независимо от ранга, в противном случае законность
как таковая выродится, а вместе с законностью выродится и само общество -
пышным цветом зацветет коррупция, которая работает, как жучок, и сгрызает
все тоже, как жучок, и на каждой новой ступени становится все опаснее,
потому что с нею все труднее бороться. Для меня, конечно, эти мысли не
были откровением, вообще-то они плод ума философов, а для меня всегда
было важно то, что так действуете именно вы - мой начальник, коллега и
учитель.
Вы всегда учили меня, что общество только приобретет, если
нарушитель закона будет наказан, и это стало для меня аксиомой, но когда
мне пришлось решиться на арест Наркевича, я заколебался.
"Он гениальный хирург", - говорили мне. Так говорили даже те, кто
Наркевича терпеть не мог, завидовал ему или откровенно ненавидел, и не
было оснований им не верить, просто эти слова приобретали совсем другой
вес. Говорили, что, оперируя, Наркевич мог сделать то, чего не умел