"Сидони-Габриель Колетт. Преграда" - читать интересную книгу автора

толкаться сидя, и я отвернулась не столько из собственной скромности,
сколько из-за бесстыдного любопытства Массо к происходящему.
Наконец мы подъезжаем к Ницце. Эта яркая гирлянда огней там, вдали, -
Английская набережная, а на набережной находится моё временное жильё. Пусть
это всего-навсего гостиничный номер, но зато я могу запереть на задвижку
свою дверь, и меня не будут мучить запахи дурных духов.
- Который час?
Вопрос этот как-то сам собой сорвался с моих губ, когда мы проезжали
мимо крошечного театра, название которого, обозначенное красными лампочками,
освещает листву деревьев городского сада. Такой крошечный театрик! Там было
очень хорошо в прошлом году, когда декабрьские ливни хлестали по тротуару, а
вымокшие цветы мимозы качались на ветках, похожие почему-то на приклеенные
перья.
- Штраф! - кричит Майя. - Она спросила, который час, и одним луи ей не
отделаться!
- А кому их давать? - поинтересовался Массо.
Такси остановилось перед входом гостиницы "Империал", но неподдельное
изумление не даёт Майе сразу выйти.
- Как кому? Естественно, мне. Когда я с вами, кому ещё можно давать
деньги? Разве не ясно?
Жан пожимает плечами и молча соскакивает на тротуар. Нет таких ранящих
слов, таких гибких розог, которые вылечили бы Майю от её врождённого порока:
она всему знает цену и занимает у всех деньги; всё, что видит, она тут же
оценивает во франках и луидорах. Вернись она с царского обеда, она не
воскликнула бы: "Стол так и ломился от цветов и фруктов", а выразилась бы
точнее: "Там были персики по сто су за штуку, дети мои, а орхидей на столе
стояло не меньше чем на пятьдесят луи..." Майя пользуется чужим кошельком не
как мошенница, а как какая-нибудь важная гостья, которая первой берёт с
каждого блюда свою долю.
Ну вот, наконец-то мы вернулись! Вернулись ещё раз. Прибыли домой,
нагруженные мехами и очками, словно полярные исследователи, хотя на самом
деле проехали каких-нибудь жалких сто километров по прибрежному шоссе. Мы
жмуримся от яркого света в вестибюле под любопытными взглядами англичан -
холостяков с короткими трубками и игроков в рулетку - двадцать су на пятый
номер, двадцать су на десятый и... ну пусть на сороковой, хоть на него
никогда не выпадает. Все они ужинают вовремя и уже вышли из ресторана. Для
этой весьма неизысканной публики Майя снимает свою шиншилловую шапочку и
встряхивает волосы, из которых дождём посыпались шпильки в соответствии с
правилами поведения той, что говорила про себя: "Ну где вы ещё такую
найдёте?", и Жан поощряет её резким ударом носка башмака по голени. Массо,
вполне равнодушный не только к моде, но даже к нормам приличия, зевает так,
что у него слёзы выступают на глазах, а бородка упирается в причудливый
воротник в стиле Медичи его пальто из зелёного сукна.
Массо видит своё отражение в зеркале, растягивает губы в особую
улыбочку и, наклонившись ко мне, говорит доверительно:
- Генрих Третий.
Лифт, кажется мне, что-то долго не спускается...
Я испытываю чувство неловкости от откровенного любопытства, с которым
нас разглядывают эти иностранцы, должно быть задаваясь вопросом: "С кем из
этих двоих мужчин поднимается та из женщин, что помоложе?"