"Сидони-Габриель Колетт. Чистое и порочное" - читать интересную книгу автора

отдых, он не расстаётся со своей жёлчью, которая продолжает отравлять ему
жизнь.
- Я скоро уеду, - сказал он.
- Тем лучше.
Он огляделся, ища взглядом магазинное зеркало.
- Вы находите, что у меня утомлённый вид? Я действительно устал.
- От кого?
- О! От всех женщин, этих дьяволиц... Давайте выпьем апельсинового
сока. Здесь или в другом месте... где вам будет угодно.
Когда мы уселись за столик, он пригладил рукой свои волосы,
посеребрённые сединой.
- Дьяволицы, - повторила я. - Сколько же их?
- Две. Это кажется пустяком - только две.
Он хорохорился и смеялся, морща свой крупный нос, классический нос
волокиты.
- Я их знаю?
- Вы знаете одну из них, ту, что я называю "древней историей". Другая -
новенькая.
- Красивая?
Он произнёс "А!", откидывая голову назад и закатывая глаза так, что
оставались видны лишь белки.
Этот физиономический эксгибиционизм - одна из черт, которая мне в нём
претит.
- Этакая таитянка, - продолжал он. - Дома она разгуливает с
распущенными волосами, ниспадающими на спину, с гривой вот такой длины, на
фоне полотнища красного шёлка, которое она обматывает вокруг тела...
Он изменил выражение лица, обратив взор к земле.
- Впрочем, это ерунда, показуха, беллетристика, - прибавил он со
свирепым видом. - Я не дам себя провести. Она очень мила. У меня нет к ней
претензий. Зато другая...
- Она ревнива?
Он взглянул на меня с опаской.
- Ревнива ли она? Именно она - сущая дьяволица. Известно ли вам, что
она сотворила? Вы это знаете?
- Сейчас узнаю.
- Она сошлась с новенькой. Теперь они неразлучные подруги. "Древняя
история" говорит обо мне с новой. Гнусная манера делиться друг с другом
всем... Она рассказывает ей о "наших шашнях", как она выражается.
Естественно, она преподносит это как блуд. Она всё преувеличивает,
привирает. Тогда таитянка...
- ...пытается предъявить вам такой же счёт... Он посмотрел на меня с
несвойственным ему грустным смирением.
- Да.
- Дорогой друг, позвольте задать вам один вопрос: у таитянки -
подлинная страсть или ею движет спортивная злость и дух состязания?
Мой знаменитый приятель изменился в лице.
Я с удовольствием наблюдала, как сквозь его черты проступают недоверие,
коварство и прочие проявления первородной ненависти.
Он смотрел вдаль, сверля взглядом незримого соперника, и наконец
выдохнул: