"Александр Колотило. Афганистан идет за нами вслед " - читать интересную книгу автора

продолжали. Время все равно надо было убить.
Жили, как уже говорилось, в палатке ввосьмером. Два офицера, прапорщик
и пять солдат. Шилов, как обычно, от коллектива откололся. А об Орловском и
говорить не приходилось. Он устроился с комфортом. Шилов же облюбовал место
в кунге автомобиля. Там можно было даже включать печку и греться. А в
палатке Степанова спали вповалку на матрасах, брошенных прямо на землю.
Достали их с большим трудом. Первое время и простой брезент казался
роскошью. Примерно в одну треть площади пола палатки была вырыта яма
глубиной по пояс. Своего рода прихожая. Здесь же стояла и чугунная печурка,
доставшаяся обитателям без колосников и трубы. Впрочем, об этом уже было
сказано выше.
Кое-как разместившись под единственной лампочкой на "Г-образной"
лежанке, играли в карты часов до трех ночи.
- Вы что, еще не спите? - удивился заглянувший в палатку подполковник
Гусев.
- Ждем команды, - ответил Степанов.
- Ложитесь вы, выезда не будет. Все уже второй сон видят. Тоже мне,
картежники...
- Баба с воза - кобыла в курсе дела, - сострил Батурин.
- Да-а-а... - глубокомысленно вздохнул Терентьев. А затем с
невозмутимым видом многозначительно изрек:
- Стоит корова на горе и думает. Вот так так и человек: живет-живет и
умирает...
- Ха! - хмыкнул Гусев. - Спите уж, философы...
Подполковник частенько заглядывал в палатку. Человеком он был неплохим.
Весь его внешний вид излучал добродушие - маленький, толстенький, вечно
улыбающийся. Один был недостаток - до смерти любил "Мясоедовскую улицу".
Если где-нибудь хватит сто грамм, тут же к Терентьеву или Степанову:
- Сыграйте "Мясоедовскую"...
- Да не умею я, вон Колька может, - отказывался Степанов.
Они часто брали напрокат появившийся в политотделе баян. Играли оба. По
очереди. Надо же было чем-то отвести душу. Инструментом заведовал прапорщик
Ласкин. Когда-то он закончил музыкальное училище и сравниться с ним в
виртуозности игры было невозможно.
Так вот. Гусев просил сыграть Терентьева один раз, другой, третий... У
Николая нервы были покрепче, чем у Степанова. Последний тут же поднимался и
уходил. А Терентьев выдерживал с полчаса. Потом сообща выпроваживали
надоевшего гостя. В следующий раз повторялась точно такая же история.

2.

Утром все было, как обычно. Правда, наконец-то появилось солнце. Оно
отражалось в многочисленных луках, слепило глаза, согревало ласковыми лучами
лица Медведя и Степанова, лениво и расслабленно беседовавших у клубной
машины после завтрака. О мятеже думалось словно о чем-то потустороннем и
нереальном. Какая погода, какая тишь!
- Деньков бы пять вот так погрело, - мечтательно вздохнул Степанов.
- Подожди, Леш, нагреемся еще, - отвечал тезка.
Вдруг в Кабуле раздался одиночный выстрел. Для друзей это было поистине
громом среда ясного неба - так не вязался он с их лирическим настроением, с