"Дисфункция реальности: Увертюра" - читать интересную книгу автора (Гамильтон Питер)

3

«Язиус» вернулся к Сатурну, чтобы умереть. В трехстах пятидесяти километрах от серовато-бежевого покрова облаков газового гиганта открылось устье пространственного канала, из которого выскользнул в нормальное пространство космоястреб. Датчики, установленные на спутниках стратегической обороны, патрулировавших в той зоне газового гиганта, что была открыта для появления космических кораблей, тут же, стоило только лучам радаров коснуться корпуса появившегося корабля, уловили его инфракрасное излучение. «Язиус» немедленно известил ближайший хабитат о том, что он — свой, и назвал пароль. Спутники сразу утратили к нему интерес и вернулись к обычному режиму дежурства.

Капитан и члены экипажа воспользовались сверхмощными оптическими сенсорами корабля-биотеха, чтобы из космической дали взглянуть на огромную украшенную кольцами планету, хотя души их буквально разрывались от горького сознания того, что им предстоит. Они как раз летели над освещенным солнцем полушарием гиганта, выглядевшим как луна в последней четверти. Впереди и примерно в двух градусах ниже их протянулись кольца, казавшиеся твердыми, и в то же время бурлящими. Впечатление было такое, будто между двумя стеклянными панелями клубится газ с песком. Сквозь вещество колец пробивался свет далеких звезд. Трудно было увязать такую величественную красоту со столь трагической целью их возвращения.

Их сознания почувствовали прикосновение разума «Язиуса».

— Не печальтесь, — безмолвно обратился к ним корабль-биотех. — Берите пример с меня. Чему быть, того не миновать. Вы всегда старались сделать мою жизнь наполненной. И я вам благодарен за это.

Сидящая в своей каюте в одиночестве капитан Афина почувствовала, как ее мысленные слезы сменяются настоящими. Она была такой же высокой, как и большинство представительниц тех ста семейств, на которых сосредоточились первые генетики, стремившиеся добиться максимально крепкого потомства, с тем, чтобы их правнуки, которым большую часть жизни предстояло проводить в нелегких условиях космических полетов, не испытывали никаких неудобств. Тщательно выверенная наследственность наградила ее удлиненным красивым лицом, правда, теперь уже испещренным изрядным количеством морщин, и пышными темно-рыжими волосами, молодой блеск которых уже уступил место серебристому налету седины. В своей безукоризненной небесно-голубой униформе она буквально излучала величавую уверенность в себе, на которую все ее экипажи всегда отвечали полным доверием. Хотя сейчас от ее самообладания не осталось и следа, а в выразительных фиолетовых глазах отражалась сильнейшая душевная боль.

— Нет, Афина, пожалуйста, не надо.

— Ничего не могу с собой поделать, — всхлипнул ее разум. — Это же несправедливо. Нам следовало бы уйти вместе. Это наше право.

Она ощутила, как вдоль ее позвоночника будто прошлась чья-то невидимая ласковая рука. Ни один мужчина не смог бы коснуться ее столь нежно. Каждый день из прожитых ею ста восьми лет она ощущала эти прикосновения. Да это и была ее единственная настоящая любовь. Ни к одному из своих трех мужей она не была так привязана, как к «Язиусу», и даже, хотя порой это и казалось ей настоящим кощунством, ни к одному из своих восьмерых детей, троих из которых выносила сама. Однако остальные эденисты относились к ее чувствам с пониманием и даже с симпатией; учитывая уровень их эмоциональной близости, ни одному человеку просто не удалось бы скрыть истинные эмоции или утаить правду. Духовная связь между космоястребами и их капитанами была настолько сильна, что могла выдержать практически любое испытание, которому подверг бы их космос. «Кроме смерти», — вдруг услышала она шепоток, донесшийся из потаенного уголка подсознания.

— Мое время пришло, — просто сказал «Язиус». Теперь в его словах чувствовалось даже нечто вроде удовлетворения. Афина подумала, что если бы у «ястреба» были легкие, он, наверное, сейчас бы облегченно вздохнул.

— Знаю, — тоскливо отозвалась она. Последние несколько недель это становилось все более и более очевидным. Когда-то всемогущие энергоклетки теперь едва могли открыть пространственный тоннель. Хотя всего полвека назад им с «Язиусом» казалось, что всю Вселенную можно преодолеть одним махом, теперь их охватывало чувство облегчения, если при прыжке в пятнадцать светолет они оказывались всего в световом месяце от пункта назначения. — Чертовы генетики. Неужели так сложно всех сделать равными? — не сдержалась она.

— Когда-нибудь, может, и удастся добиться того, чтобы корабль жил столько же, сколько и его капитан. Но и нынешнее положение вещей кажется мне вполне справедливым. Кто-то же должен растить наших детей. Я уверен, что мать из тебя получится ничуть не хуже, чем капитан.

Неожиданно прозвучавшие в этом мысленном голосе довольство и убежденность в правоте заставили ее невольно улыбнуться. Влажные ресницы смахнули с глаз солоноватые слезы.

— В моем-то возрасте да воспитать десятерых. Невероятно!

— У тебя все прекрасно получится. Детям с тобой будет замечательно. Я очень рад этому.

— Я люблю тебя, «Язиус». Если бы мне довелось прожить жизнь заново, я не изменила бы в ней ни секунды.

— А я бы изменил.

— Неужели? — удивленно спросила она.

— Да. Я хотел бы прожить хоть один день человеком. Хочется узнать, на что это похоже.

— Поверь мне, все переживаемые людьми положительные и отрицательные эмоции сильно преувеличены.

«Язиус» усмехнулся. Его оптически чувствительные клетки, похожие на вспучившиеся на корпусе волдыри, наконец, обнаружили хабитат Ромулус, а потом корабль, испуская небольшие волны искажения пространства, создаваемые его энергоклетками, нащупал и его массу. Разум «Язиуса» зафиксировал местоположение хабитата — огромного тела, вращающегося по орбите вокруг кольца-Ф. Огромного, но полого внутри. Цилиндрической формы полип-биотех, сорока пяти километров в длину и десяти километров в поперечнике, был одной из двух первых баз космоястребов, основанных сотней семей еще в 2225 году. Теперь вокруг Сатурна вращалось шестьдесят восемь подобных ему баз, не считая вспомогательных промышленных станций. Такое их количество служило весомым доказательством того, насколько важными стали корабли-биотехи для экономики эденистов.

Энергоклетки корабля начали испускать слабые волны энергии, искажающей пространство вокруг, хотя и совершенно недостаточной для открытия прохода в пространстве. Корабль оседлал эту искажающую волну и несся к хабитату, подобно мчащемуся к берегу на гребне волны серферу, вскоре разогнавшись до трех g. Повторным выбросом искажающей энергии было создано противоперегрузочное поле для экипажа, создающее внутри корабля ускорение всего лишь в один g. Плавный, приятный полет, абсолютно недоступный адамистам с их термоядерными двигателями.

Афина знала, что ни на одном космоястребе ей не будет так комфортно, как на «Язиусе». На его борту она прямо-таки физически ощущала окружающую пустоту. Полет на «Язиусе» можно было сравнить с прогулкой на лодке по реке, когда опускаешь ладонь в спокойную воду и смотришь на остающийся за ней след. Пассажиры никогда не испытывали ничего подобного. Они были просто грузом.

— Давай же, — сказала она. — Свяжись с ними.

— Сию минуту.

У обоих в голосах слышалась такая готовность, что она снова не смогла удержаться от улыбки.

«Язиус» послал вызов. Полностью открыв свое сознание, он издал неслышный, исполненный одновременно торжества и скорби вопль, разнесшийся в радиусе тридцати астрономических единиц вокруг. Он призывал своих товарищей.

Как и все космоястребы, «Язиус» был созданием, приспособленным для жизни в глубоком космосе и практически не способным существовать в зоне влияния сильных гравитационных полей. Формой он напоминал двояковыпуклую линзу ста десяти метров в диаметре и тридцати метров толщиной в центре. Корпус представлял собой темно-синее, чрезвычайно прочное тело полипа, наружный слой которого постоянно испарялся в вакууме, но эта потеря тут же восполнялась новыми клетками, производимыми митозным слоем. Двадцать процентов внутреннего объема полипа занимали различные органы: камеры накопления питательных веществ, сердечные насосы, обеспечивающие нормальную работу обширной капиллярной сети, и нейронные клетки — все это аккуратно размещалось в цилиндрической полости в самом центре корабля. Остальные восемьдесят процентов его массы состояли из твердых сот энергоклеток, генерировавших искажающее пространство поле, использовавшееся для обоих режимов передвижения в пространстве. Именно эти энергоклетки теперь и разрушались во все больших и больших количествах. Как и человеческие нейроны, они были неспособны восстанавливаться достаточно интенсивно, что существенно ограничивало продолжительность жизни корабля. Космоястребы редко жили дольше ста десяти лет.

На верхней и нижней поверхностях корабля посередине имелись широкие углубления, где помещались механические системы. Углубление на нижней поверхности было в основном занято опорами для грузовых контейнеров — сплошным кругом сложенных титановых стоек, среди которых размещалось лишь несколько модулей вспомогательных систем. В верхнем углублении находилась жилая часть — хромово-серебристый тороид, в котором располагались каюты, рубки, небольшой ангар для атмосферных флайеров, термоядерные генераторы, горючее, аппаратура жизнеобеспечения. В общем все, что необходимо человеку для жизни.

Афина в последний раз шла по центральному коридору тороида. В священном ритуале — зарождении детей, которые, повзрослев, станут следующим поколением капитанов, — ей помогал ее нынешний супруг, Сайнон. Их было десять, и все эти зиготы явились результатом оплодотворения яйцеклеток Афины спермой трех ее мужей и двух любовников. Они дожидались ее в стасисной камере ноль-тау с момента оплодотворения, неподвластные энтропии и готовые к тому, что должно было произойти сегодня.

Сперма Сайнона была использована для зачатия лишь одного ребенка. Но сейчас, шагая рядом с женой, он не испытывал ни малейшего чувства обиды. Он являлся потомком первых ста семей, и несколько его предков были капитанами, как, впрочем, и два сводных брата, поэтому уже и то, что подобная судьба выпала на долю хотя бы одного из его детей, было достаточно высокой честью.

В сечении коридор был шестигранным, и его гладкие бледно-зеленые композитные стены испускали мягкое свечение. Афина и Сайнон шли во главе молчаливой процессии из семи человек. Тишину нарушало лишь мягкое шипение воздуха в вентиляционных решетках над их головами. Они достигли той части коридора, где композитная нижняя часть стены незаметно сливалась с корпусом и виднелось овальное темно-синее пятно тела полипа. Афина остановилась.

— Это яйцо я нарекаю «Эконом», — произнес «Язиус».

Пятно начало вспучиваться. По мере увеличения образовавшегося пузыря кожица в его верхней части утончалась, становясь полупрозрачной. Теперь под ней проглядывалось что-то красное — верхняя часть стебля толщиной с человеческую ногу, другой конец которого уходил в глубь тела корабля. Наконец прозрачная кожица разошлась, и из образовавшейся щели на пол выплеснулась густая вязкая жидкость. На конце красного стебля расслабился особый мускульный сфинктер, и появилось отверстие, похожее на выжидательно приоткрывшийся беззубый рот. Можно было видеть, как слабо пульсируют темные стенки внутри.

Афина подняла биотех-камеру поддержки — телесно-розового цвета сферу пяти сантиметров в диаметре, сохраняющую температуру человеческого тела. Судя по данным на ноль-тау контейнере, где она хранилась, зигота внутри была женской, притом именно той, которая была оплодотворена Сайноном. Она нагнулась и бережно вложила ее в ожидающее отверстие.

— Это дитя я нарекаю Сиринкс.

Крошечная камера поддержки была тут же заглочена с негромким влажным чавканьем. Сфинктер снова сжался, и стебель скрылся из виду, уйдя куда-то в недра корабля. Сайнон ласково дотронулся до плеча Афины, и они обменялись гордыми улыбками.

— Они будут прекрасной парой, — с гордостью заметил «Язиус».

— Да.

Афина двинулась дальше. Оставалось инициировать еще четыре зиготы, а Ромулус, к которому направлялся корабль, становился все больше и больше.

Тем временем все вращающиеся вокруг Сатурна хабитаты в ответ на обращение к ним «Язиуса» хором выражали ему свое сочувствие. Космоястребы же, в данный момент пребывающие в самых разных уголках Солнечной системы, передавали ему, как они им гордятся и как его уважают. Те из них, что летели порожняком, изменили курс и направились к Ромулусу, чтобы проститься с товарищем.

«Язиус» неторопливо приближался к невращающемуся доку северной оконечности хабитата. Закрыв глаза, Афина позволила ворваться в свой мозг сверхчеткому изображению, телепатически передаваемому оптическими сенсорами космоястреба. По мере того, как колоссальный хабитат приближался, становились различимы все новые и новые детали. Теперь вместо того, что издали казалось просто каменной глыбой, она видела бескрайнюю поверхность красновато-коричневой кожи полипа. Стали видны четыре концентрических выступа, как будто давным-давно, в какие-то незапамятные времена кожа полипа вдруг сморщилась, да так и застыла.

Космоястреб направился ко второй складке, расположенной на расстоянии двух километров от центральной оси. Он устремился вниз, одновременно подстраиваясь под скорость вращения хабитата. Реактивные корабли адамистов не обладали необходимой для посадки на выступы маневренностью, поэтому место там резервировалось исключительно за космоястребами.

Но вот «Язиус» оказался над выступом и как будто завис над длинным рядом украшающих его грибовидных посадочных пьедесталов, выбирая, к которому из них причалить. Наконец, он принял решение и, несмотря на солидные габариты, совершил посадку с нежной грацией колибри.

Афина с Сайноном ощутили, как с исчезновением искажающего поля гравитация упала до половины g. Потом Афина увидела, что к кораблю-биотеху медленно ползет большой автобус на плоских шинах с задранной вверх и похожей на огромный хобот переходной трубой.

— Нам пора, — позвал жену Сайнон, душу которого буквально переполняли эмоции. Он коснулся ее локтя, ясно понимая, насколько сильно ей хочется остаться с кораблем и разделить с ним последний в жизни полет.

Наконец она нехотя кивнула.

— Да, ты прав, — громко сказала она.

— Ужасно жаль, что тебе от этого не станет легче.

Она ответила ему усталой улыбкой и позволила вывести себя из гостиной. Автобус уже подъехал к космоястребу вплотную и теперь вытягивал переходную трубу, конец которой приближался к тороиду экипажа.

Сайнон ненадолго отвлекся, разглядывая подлетающих к хабитату все новых и новых космоястребов. Около семидесяти биотехов, высадив экипажи на других выступах, теперь ожидали своей очереди, чтобы занять место рядом с ними. Невозможно было не воспринимать отголоски испытываемых ожидающими своей очереди космоястребами эмоций, и он почувствовал, как его душа отзывается скорбью на их скорбь.

Только когда они с Афиной подошли к шлюзу, он заметил, что один из космоястребов не похож на остальных. Исполнительный «Язиус» тут же сосредоточил изображение на необычном корабле.

— Да ведь это же черноястреб! — воскликнул Сайнон.

Среди классической формы двояковыпуклых линз космоястребов этот корабль сразу привлекал внимание своей непривычной асимметричностью. Слегка приплюснутая капля, с верхним плавником немного более массивным, чем нижний. Насколько мог судить Сайнон, от носа до кормы в нем было не менее ста тридцати метров, а синий полиповый корпус был покрыт неровной пурпурной паутиной.

Более крупные размеры и самые необычные и разнообразные очертания, отличающие черноястребов и делающие их столь непохожими на обычных космоястребов (кое-кто даже называл это эволюцией), были результатом пожеланий капитанов, стремившихся иметь все более и более мощные корабли. «На самом же деле, — саркастически усмехнулся про себя Сайнон, — их интересовало лишь повышение боеспособности». И ценой этому обычно становилось уменьшение продолжительности жизни.

— Это «Юдат», — спокойно заметил «Язиус». — Он быстр и могуч. Весьма достойный претендент.

— Ну, вот тебе и ответ, — сказала Афина, используя конфиденциальный режим связи, чтобы остальные члены экипажа не могли их слышать. Когда они остановились у шлюза, глаза у нее блестели.

Лицо Сайнона помрачнело, затем он пожал плечами и двинулся по трубе к автобусу, напоследок дав Афине возможность хоть несколько мгновений провести наедине с кораблем.

В коридоре слышался гул, какого до сих пор ей еще никогда не доводилось слышать. Таким образом «Язиус» выражал свое возбуждение. Однако, прикоснувшись кончиками пальцев к гладкой композитной стене, она не почувствовала ни дрожи, ни малейшей вибрации. Возможно, они существовали только в ее сознании. Она обернулась и бросила прощальный взгляд на опустевший тороид — знакомые тесные коридоры и каюты. Их привычный мир.

— Прощай, — прошептала она.

— Я всегда буду любить тебя.

Автобус катил вдоль складки к тому месту на теле полипа, где в него был встроен металлический шлюз. «Язиус» вдруг шумно рассмеялся на общей волне. Он чувствовал внутри себя пробуждающиеся к жизни десять зародышей, стремящихся к рождению. Он без предупреждения вдруг снялся с пьедестала и направился к стае ожидающих его братьев. Они тут же рассеялись, восхищенные и немного встревоженные.

На сей раз не требовалось включения противоускорительного поля для тороида экипажа, не нужна была никакая защита для хрупких человеческих организмов. Не нужны были никакие искусственные меры безопасности. При ускорении в девять g «Язиус» сделал резкий разворот, затем подкорректировал траекторию полета так, чтобы пролететь между оконечностью хабитата и гигантской металлической фермой противовращающегося дока. Стоило ему вырваться из отбрасываемой причальной складкой тени, и корпус тут же оказался залит жемчужно-белым светом солнца. Прямо по курсу висел Сатурн, разделенный строго пополам бритвенно-тонкой линией колец. Корабль-биотех с ускорением в двенадцать g устремился к окружающим планету поясам ледяных кристаллов и примитивных молекул, отбрасывая искажающим полем попадающиеся на пути случайные частички космической пыли и элементарные частицы. Другие космоястребы с энтузиазмом устремились за ним. Один за другим оказываясь под солнечными лучами, они все больше и больше походили на пунктирный хвост кометы.

В помещениях экипажа начал потрескивать металл, оказавшийся под воздействием нового непривычного веса. Пустые каюты и коридоры наполняли мучительные скрипы, трещала и ломалась, рушась на пол, композитная мебель, причем каждый обломок, с пушечным грохотом ударяясь об пол, оставлял в металлическом настиле глубокую вмятину. Каюты и камбуз были залиты вырвавшейся из лопнувших труб водой, по поверхности которой с каждой небольшой корректировкой «Язиусом» курса пробегала странная рябь.

«Язиус» углубился в кольца. Его оптические датчики уже не справлялись со своими функциями, поскольку снаружи бушевала настоящая метель. Корабль еще раз изменил направление полета — теперь он летел почти параллельно направлению движения образующих кольцо частиц, но все же под небольшим углом, неуклонно направляясь вниз, к массивной туше газового гиганта. Славная это была игра: приходилось постоянно уворачиваться от крупных обломков, от острых, как кинжалы, осколков льда, холодно поблескивающих в солнечных лучах, от обледенелых булыжников, от иссиня-черных кусков практически чистого углерода. Корабль-биотех облетал их все, ныряя, уворачиваясь, иногда закладывая крутые виражи, не обращая внимания на перегрузки, которым эти маневры подвергали драгоценные энергоклетки. Энергии здесь, в кольцах, было хоть отбавляй. Космическое излучение, мощная пульсация магнитного поля планеты, бурные порывы солнечного ветра — все это «Язиус» улавливал своим искажающим полем, концентрируя в могучий когерентный поток, поглощаемый и перенаправляемый его энергоклетками.

К тому времени, когда корабль добрался до щели Энке, энергии было накоплено достаточно, чтобы активировать первое яйцо. «Язиус» испустил пронзительный торжествующий вопль. На него тут же откликнулись другие космоястребы. Они неотступно следовали за товарищем, повторяя все сумасшедшие изгибы пролагаемого им в кольце курса и отчаянно сражаясь со взбудораженными им частицами вещества. Лидер космической стаи продолжал закладывать бешеные виражи. Никто не мог сравниться с ним ни по скорости, ни по бесшабашной отваге. То и дело остальных заставали врасплох отчаянные повороты, отклонения, кувырки в шквале непотревоженных частиц. Эго было настоящим испытанием не только мастерства, но и мощи. Даже удача играла здесь немаловажную роль. Ведь удача являлась качеством, которое стоило унаследовать.

Когда «Язиус» издал свой клич в первый раз, ближе всех остальных к нему был «Хайэль», несущийся всего в каких-нибудь двух сотнях километров позади. Он рванулся вперед, а «Язиус» одновременно чуть сбросил скорость и лег на прямой курс. Наконец, они встретились. «Хайэль» теперь находился в десяти метрах от товарища, они располагались точно один над другим. Вокруг них бешено плясали частички кольца, подобно поднятым лыжниками снежным вихрям.

«Хайэль» по телепатическому каналу начал передавать товарищу свою композиционную схему, запись структуры ДНК, испытывая при этом необычайную гордость. Затем «Язиус» включил структурный формат «Хайэля» в мощную энергетическую инъекцию, посланную им в первое яйцо.

Яйцо, «Аситис», проснулось, и с удивлением и возбуждением осознало факт своего существования. Оно ожило в потоках энергии, каждая его клетка была переполнена восторгом, ощущением цели и страстным желанием тут же начать расти.

Пространство наполнилось ликованием «Язиуса».

«Аситис» почувствовал, что его выбрасывает в открытый космос. Клочья кожи «Язиуса», крутясь, улетали прочь, темно-синий корпус с виднеющейся в нем красной дырой удивительно быстро уменьшался в размерах.

— Свободен! — запело яйцо. — Я свободен!

Над ним нависала какая-то огромная темная масса. Сила, которую оно ощущало, но не в состоянии было понять, замедлила его беспорядочное вращение. Казалось, вся Вселенная состоит лишь из крошечных осколков материи, пронизанных светящимися поясами энергии. Мимо с пугающей скоростью проносились космоястребы.

— Да, ты свободен. Добро пожаловать в жизнь.

— Что это за место? Кто я? Почему я не могу двигаться, как ты? — «Аситис» пытался хоть немного упорядочить хаотично крутящиеся в его сознании обрывки знаний — последний дар «Язиуса».

— Терпение, — посоветовал «Хайэль». — Ты будешь расти, будешь учиться. Со временем все то, что ты знаешь, встанет на свои места.

«Аситис» осторожно приоткрыл канал телепатического восприятия, чтобы ознакомиться с окружающим его пространством около Сатурна, и услышал целый хор приветствий, донесшихся со всех хабитатов, и еще более мощную волну признания от взрослых эденистов, и восторженные кличи детей. Затем его мысленного слуха коснулись возгласы ободрения от его братьев — юных космоястребов, гнездящихся среди колец.

Яйцо перестало бултыхаться и теперь зависло под «Хайэлем», оглядывая пространство вокруг себя только что обретенным внутренним зрением. «Хайэль» начал менять траекторию их полета, поместив яйцо на постоянною круговую орбиту вокруг газового гиганта, где ему предстояло провести следующие восемнадцать лет, взрослея и увеличиваясь до размеров взрослой особи.

«Язиус» ринулся к верхней границе облачного слоя, оставляя за собой в кольцах темную борозду, видимую лишь тем, кто мог ее распознать, и говорящую о многом. Его полет, даже в пределах кольца-А, дал достаточно энергии, чтобы запитать еще два яйца, «Брисеиса» и «Эпопеуса». «Гесперус» вылупился, когда корабль проходил щель Кассини. «Грэя», «Иксион», «Лаокоон» и «Меропа» обрели сознание уже в кольце-В и только с тем, чтобы быть унесенными космоястребами, чьими композиционными схемами они были наделены.

«Юдат» поравнялся с «Язиусом» на внутреннем периметре кольца-В. Полет был долгим, тяжелым и подвергавшим серьезному испытанию даже могучие источники энергии космоястреба, не говоря уже о серьезном экзамене но искусству пилотажа. Но теперь «Язиус» снова призывал товарища, и «Юдат» преодолел разделяющее их пространство, их искажающие поля слились, а корпуса практически соприкоснулись. «Юдат» отправил «Язиусу» по телепатической связи свою композиционную схему, которая была воспринята с глубокой благодарностью.

— Благодарю тебя, — в конце концов сказал «Язиус». — Я чувствую, что этот будет совершенно особенным. В нем чувствуются великие силы.

Яйцо, подобно выпущенному из пушки ядру, вырвалось из яичника, сопровождаемое выброшенным в пространство фонтаном обрывков тканей полипа, и «Юдат» остался на месте, чтобы своим искажающим полем затормозить растерянное, озадаченное дитя. «Язиус» же тем временем продолжал полет. Озадаченный черноястреб так и не успел спросить, что означало последнее загадочное высказывание.

— Добро пожаловать в жизнь, — церемонно сказал «Юдат», остановив, наконец, вращение семиметрового шара.

— Благодарю тебя, — отозвался «Энон». — Куда мы направляемся?

— На более высокую орбиту. Сейчас мы слишком близко от планеты.

— А-а! — Небольшая пауза, пока неокрепший разум сообразовывался с зарождающимися чувствами, стараясь обуздать вихрем нахлынувшие мысли. — А что такое планета?

Последним яйцом был «Приам», извергнутый далеко за тонкой границей кольца-В. Космоястребы, продолжавшие следовать за собратом — теперь их оставалось никак не более тридцати, — начали разворачиваться. Сейчас они находились в опасной близости от облачного покрова, занимавшего более тридцати процентов видимого пространства. Начало сказываться притяжение планеты, пагубно влияющее на работу их искажающих полей и тем самым уменьшающее скорость кораблей.

«Язиус» же продолжал снижаться. Его более низкая, более скоростная орбита позволяла ему держаться впереди остальных. Но искажающее поле космоястреба постепенно стало слабеть, и в конце концов, в пятистах километрах от газового гиганта, было окончательно преодолено его гравитационным полем.

Впереди маячила линия терминатора — темная граница, словно пожирающая безмолвно подплывающие к ней облака. Слабые фосфеновые искорки проскакивали сквозь вихри и верхушки облаков, то исчезая, то вновь появляясь из плотных аммиачных туч. Мерцание призрачных светлячков становилось то ярче, то совсем исчезало из вида. «Язиус» окунулся в этот полусвет-полутень, и вокруг него сгустилась поистине непроглядная тьма. Сатурн перестал быть планетой, астрономическим объектом — теперь он становился вполне осязаемой твердью. Корабль-биотех несся вперед под все более острым углом. Впереди маячила одна-единственная огненная полоска, и его оптические датчики фиксировали ее все усиливающуюся яркость. Экватор неосвещенной стороны — эта ледяная бескрайняя пустыня внушала ощущение какого-то надменного величия.

Вместе с «Язиусом» вниз к планете неслись и частицы образующего кольца вещества, густой темный дождь, жадно захватываемый призрачными пальцами ионосферы, чьи обманчиво настойчивые ласки вскоре лишали их скорости и высоты. А в конечном итоге — и существования.

Стоило им оказаться у верхней границы ионосферы, как их охватывали ледяные сполохи вспыхивающих молекул водорода, окутывая смертников призрачным огнем. Они быстро снижались и, по мере возрастания плотности и сопротивления атмосферы, сначала тлели как угли, затем занимались ярким пламенем. Превратившиеся в солнечные искорки частички вещества оставляли за собой светящийся хвост длиной в несколько сотен километров. Их полет протяженностью в миллиарды лет быстро завершался впечатляющим спектаклем: ослепительной вспышкой, сопровождающейся фонтаном разлетающихся во все стороны осколков и мгновенно наступающей вслед за этим темнотой. Все, что оставалось от них, так это разреженное облачко темной сажи, тут же уносимое ревущими циклонами.

«Язиус» достиг границы ионосферы. Нижнюю часть его корпуса то и дело опаляли вспышки гибнущих частиц кольца. По периметру корпуса возникло дрожащее сияние. Полип начал обгорать, обугленные чешуйки его плоти отваливались одна за другой и уносились прочь, их оранжевые искорки быстро исчезали вдали. По мере того, как все сильнее и сильнее нагревались его специализированные наружные сенсоры, корабль-биотех постепенно начал терять периферийную чувствительность. Корпус оказывался во все более уплотняющихся слоях водорода. Прежде плавная траектория снижения становилась все более и более неровной, корабль начали терзать назойливые сверхзвуковые ветры. Наконец, корабль сделал в воздухе сальто, и это имело для него самые пагубные последствия. Плоская нижняя сторона корпуса внезапно развернулась поперек движения, тормозясь окружающим водородом, и корабль попал под воздействие мощной перегрузки. Вокруг корпуса расцвели опасные языки пламени, а плоть полипа стала отваливаться уже широкими полосами. «Язиус» беспомощно закувыркался вниз к огненной реке света.

Сопровождающие его космоястребы мрачно наблюдали за ним со своих безопасных орбит в тысяче километров над ним, безмолвно распевая свой поминальный гимн. Почтив память «Язиуса» одним полным оборотом вокруг Сатурна, они снова включили свои искажающие поля и направились обратно к Ромулусу.

Люди-капитаны космоястребов, участвовавших в последнем полете своего собрата, и экипаж «Язиуса» провели все это время в круглом зале, специально предназначенном для этой цели. Зал напоминал Афине средневековую церковь, которую она посетила во время одного из своих редких визитов на Землю. Здесь был такой же, как в церкви, сводчатый потолок и изящные колонны по периметру, внушающие присутствующим чувство благоговения, хотя стены зала, представляющие собой плоть полипа, были снежно-белыми, а роль алтаря играл фонтан, вода в котором била из античной мраморной статуи Венеры.

Афина стояла, окруженная своими людьми, и перед ее мысленным взором разворачивалась панорама мрачного экватора Сатурна. Последний удивительно мирный образ, переданный ей за несколько мгновений до того, как раскаленная плазма стиснула «Язиуса» в своих смертельных объятиях.

Все было кончено.

Капитаны по очереди подходили к ней со своими поздравлениями, и она ощущала прикосновения их разумов, исполненных сочувствия и понимания. Нет, подобные собрания никогда не являлась церемониями приношения соболезнований — напротив, эти собрания скорее являлись торжеством жизнеутверждения, праздником рождения яиц. Притом «Язиусу» удалось активировать все десять, а ведь некоторые космоястребы исчезали на экваторе с несколькими неактивированными яйцами.

Да, хвалу «Язиусу» они воздавали совершенно заслуженно.

— Смотри, а вот и он, — вдруг заметил Сайнон. В его мысленной фразе явственно чувствовался оттенок неприязни.

Афина отвела взгляд от стоящего перед ней капитана Пелиона и заметила пробирающегося к ней сквозь толпу Менера. Капитан «Юдата» был широкоплечим мужчиной лет сорока с коротко остриженными темными волосами. В отличие от шелковистых голубых церемониальных мундиров капитанов космоястребов, на нем был повседневный серовато-зеленый корабельный комбинезон и того же цвета ботинки. На ходу он то и дело вежливо кивал в ответ на официальные приветствия присутствующих.

— Если ты не в состоянии быть с ним вежливым, — используя режим конфиденциального обмена, сказала Афина Сайнону, — лучше вообще ничего не говори.

Ей не хотелось, чтобы хоть что-нибудь испортило церемонию. Кроме того, сейчас она осознала, что начинает испытывать даже нечто вроде симпатии к столь явно выделяющемуся на фоне остальных человеку, как Мейер. Да и ста семействам ничуть не повредит некоторое разнообразие. Эту мысль она держала в самом потаенном уголке своего сознания, прекрасно зная, как отреагировали бы на подобную ересь традиционалисты.

Подойдя к ней, Мейер остановился и отвесил короткий поклон. Он был на добрых пять сантиметров ниже ее, а ведь она была, пожалуй, самой невысокой из всех присутствующих в зале эденистов.

— Капитан, — начала она. И тут же спохватилась. «Вот же старая дура, ведь у него телепатический контакт только с «Юдатом»». В его спинной мозг был вживлен уникальный нейросимбионт, обеспечивающий ему надежную связь со своим клонированным аналогом в «Юдате», то есть совершенно ничего похожего на наследственную общую телепатическую связь между всеми эденистами.

— Капитан Мейер, примите мои поздравления. Это был впечатляющий полет.

— Благодарю вас, капитан. Счел за честь принять участие. Вы должны гордиться, что были активированы все яйца.

— Да. — Она приветственным жестом подняла бокал с белым вином. — Так что же привело вас к Сатурну?

— Торговля. — Он холодно взглянул на стоящих по соседству эденистов. — Мы доставили груз электроники с Кулу.

Афина еле удержалась, чтобы не расхохотаться. Его непосредственность оказалась именно тем тонизирующим средством, которого ей так не хватало. Не обращая внимания на удивленные взгляды присутствующих, она взяла его под руку и повела прочь от остальных членов экипажа.

— Пойдемте, пойдемте, я чувствую, что вам среди них не по себе. А я уже слишком стара, чтобы волноваться из-за того, сколько над вашей головой висит предупреждений о нарушении космического кодекса. Мы с «Язиусом» давным-давно перестали обращать внимание на такие вещи.

— Так значит, вам довелось служить во флоте Конфедерации?

— Да, большинство из нас служит, правда, по очереди. У нас, эденистов, врожденное и очень сильное чувство долга.

Он взглянул на свой бокал и улыбнулся.

— Должно быть, вы с ним были отличной командой. Его последний полет — это нечто!

— Все это уже в прошлом. Поговорим лучше о вас. Мне не терпится узнать, каково это — все время ходить по лезвию ножа. Головокружительные приключения независимого торговца, темные сделки, захватывающие дух полеты. Наверное, вы сказочно богаты, да? А то у меня несколько внучек, от которых я бы не прочь поскорее избавиться.

Мейер рассмеялся.

— Никаких внучек у вас нет. Вы еще слишком молоды.

— Чепуха. Не старайтесь быть галантным. Некоторые из моих крошек уже старше вас. — Ей нравилось расспрашивать его о самых разных вещах, слушать его рассказы, узнавать о том, как трудно ему было возвращать банковскую ссуду, которую он взял на покупку «Юдата», его недовольство торговым картелем. Разговор с ним был благословенным болеутоляющим, помогающим заполнить разверзшийся в ее сердце темный провал, который никогда не затянется полностью.

И когда он, наконец, ушел, когда церемония закончилась, когда все слова благодарности были сказаны, она улеглась на свою новую постель в своем новом доме и только тогда осознала, что перед ее мысленным взором ярко сияют десять юных звездочек. Оказывается, «Язиус» все же был прав, утверждая, что надежда вечна.

На протяжении следующих восемнадцати лет «Энон» пассивно плавал в пределах кольца-Б — там, где оставил его «Юдат». Пролетающие мимо него частицы порой разражались взрывами статического электричества, являющимися результатом их взаимодействия с ионосферой газового гиганта. Эти всплески энергии хаотически изменяли траектории движения пылевидных частичек, и они сбивались вместе, образуя нечто вроде спиц гигантского колеса. Но в основном они подчинялись более простым законам орбитальной механики и послушно вращались по орбите вокруг своего массивного повелителя. Но «Энону» это было совершенно все равно, поскольку, независимо от направления движения, все частицы были одинаково питательны.

Как только черноястреб удалился, яйцо принялось поглощать омывающие его скорлупу потоки массы и энергии. Сначала оно постепенно удлинялось, затем, медленно увеличиваясь на протяжении пяти месяцев, превратилось в две полусферы. Со временем одна из них сплющилась, обретя привычную форму линзы, другая же оставалась полушарием, чуть вдавленным в центре, — тем, что в конце концов разовьется в нижнюю часть корпуса биотеха. Сейчас оттуда торчали тонкие пряди органического проводника, действующие как своего рода индукционный механизм, поглощающий мощные электрические магнитосферные потоки и питающий энергией внутренние пищеварительные органы. Зернышки льда и углеродная пыль наряду с целым рядом других минералов засасывались в поры, усеивающие наружную оболочку и превращались в густые, богатые белком жидкости, являющиеся питательной средой для становившихся все более многочисленными клеток основного корпуса.

В самой середине производящего питательные вещества шара, в напоминающем матку органе, при поддержке группы особых кроветворных органов вызревала зигота по имени Сиринкс. Человек и космоястреб росли совместно на протяжении года, вырабатывая связь, уникальную даже для эденистов. Фрагменты памяти, доставшиеся от «Язиуса», навигационные и полетные инстинкты, которыми он был наделен при рождении, стали их общим наследием. На протяжении всей своей жизни один из них всегда будет точно знать, где в данный момент находится другой; а пока траектории полета и маневры, позволяющие поглощать как можно больше питательных частиц, выбирались ими интуитивно и сообща.

Вольсцен появился среди колец через год после последнего полета «Язиуса», одно за другим навещая юные яйца космоястребов. Питающая сфера «Энона» извергла из себя псевдоматку и прочие сопутствующие ей органы, аккуратно упакованные в специальную оболочку, тут же подобранные экипажем Вольсцена.

Когда комплект органов доставили на борт, Афина ждала у шлюза. Размером комплект был с человеческий торс, в темной морщинистой оболочке, покрытой морозными разводами там, где во время краткого пребывания в открытом космосе замерзла жидкость. Оказавшись в атмосфере Вольсцена, ледяные потеки немедленно начали таять, оставляя на зеленом композите пола липкие пятна.

Афина, тихо радуясь про себя, ощущала незримое присутствие детского разума, на который возлагала такие большие надежды. Она мысленно нащупала слабый шепоток телепатического сигнала квазиразумного процессора-биотеха, контролирующего матку, и приказала ему открыть ее.

Комплект тут же распался на пять сегментов, как некий огромный фрукт. На пол потекли какая-то жидкость и слизь. В открывшейся полости находился молочного цвета мешочек, соединенный с остальными органами ритмично пульсирующими, толстыми, как канаты, пуповинами. Ребенок в его глубине казался лишь темной тенью, возбужденно зашевелившейся от упавшего на нее непривычного света. Раздалось бульканье — это из матки прямо на пол изверглись околоплодные воды, и мешок начал опадать. Наконец, оболочка разошлась.

— С ней все в порядке? — с тревогой спросил «Энон». Его мысленный голос показался Афине страшно похожим на голос большеглазого десятилетнего мальчишки.

— Все просто превосходно, — ласково ответил Сайнон.

Сиринкс в ответ на пристальные взгляды рассматривающих ее взрослых улыбнулась и задрыгала крошечными ножонками.

Глядя на улыбающееся безмятежное дитя, Афина и сама не смогла удержаться от улыбки. «Так все проходит гораздо легче, — думала она, — в годовалом возрасте им куда проще перенести переход, и к тому же нет ни крови, ни боли, да и вообще можно подумать, что мы, женщины, вовсе не так уж необходимы, чтобы рожать детей».

— Дыши, — велела ребенку Афина.

Сиринкс булькнула заполнявшей ее горлышко густой массой и выплюнула ее. Сейчас, когда их телепатический контакт достиг полной силы, Афина чувствовала, как в легкие ребенка проникает прохладный воздух. Видимо, ощущение было неожиданным, и малышка испытала чувство какого-то неудобства, кроме того, после пастельных красок являющихся к ней во сне видений колец, к которым она привыкла, яркие разноцветные огни пугали ее. Сиринкс расплакалась.

Стараясь утешить ее как мысленно, так и вслух, Афина отъединила биотех-пуповину от ее пупка и вытащила девочку из скользких складок мешка. Сайнон суетился вокруг нее с полотенцем, которым собирался обтереть ребенка. Лицо его буквально лучилось гордостью и заботой. Экипаж Вольсцена принялся за уборку полов, залитых содержимым комплекта. Афина же, взяв Сиринкс на руки и баюкая ее, направилась по коридору к каюте, переоборудованной во временные ясли.

— Она голодна, — заметил «Энон». Эта мысль была тут же горячо подхвачена и самой Сиринкс.

— Не суетись, — отозвалась Афина. — Ее покормят сразу же, как только мы ее оденем. Кроме того, нам предстоит подобрать еще шестерых. Ей следует научиться дожидаться своей очереди.

Сиринкс откликнулась на ее слова жалобным, протестующим мысленным криком.

— Да, похоже мы с тобой еще хлебнем горя, что скажешь?

Так оно и вышло, впрочем, как и со всеми остальными девятью ее сверстниками. Дом, в котором теперь жила Афина, был круглым и представлял собой одноэтажную анфиладу комнат, окружающих центральный дворик. Стены дома были полипом, а его изогнутая крыша состояла из сплошного листа прозрачного композита, который по желанию можно было затемнять. Дом вырастили по заказу вышедшего в отставку капитана двести лет назад, когда последним криком моды были всяческие арки и изгибы, поэтому во всем доме, пожалуй, не нашлось бы ни единой ровной поверхности.

Долина, где он находился, была типична для Ромулуса: невысокие отлогие склоны, пышная тропическая растительность и ручей, питающий цепочку озер. Среди оплетенных лианами ветвей деревьев порхали небольшие пестрые птички, а воздух наполняли ароматы растущих повсюду в изобилии цветов. Окрестности напоминали дикий рай, вызывающий в памяти картины амазонских лесов до начала индустриальной эпохи, но, как и во всех эденистских хабитатах, здесь каждый квадратный сантиметр поверхности был тщательнейшим образом спланирован и обустроен.

Сиринкс со своими братьями и сестрами обследовали все вокруг, едва научившись ходить. С детьми (впрочем, как и вообще с кем бы то ни было) не могло случиться ничего плохого, потому что живое поселение постоянно контролировало свое пространство. Само собой разумеется, Афине и Сайнону помогали, как нянечки-женщины, так и домашние шимпы — ведущие свой род от обезьян слуги-биотехи. Но и при всем этом работа была изнурительной.

Когда Сиринкс подросла, стало ясно, что она унаследовала темно-рыжие волосы и чуть восточный разрез яшмовых глаз своей матери. От отца ей достались рост и стать. Зато никто из родителей никогда не признался бы в том, что именно от него их дочери досталась ее импульсивность. Сайнон тщательно следил за тем, чтобы никому из детей не уделялось излишнего по сравнению с остальными внимания, и тем не менее вскоре вся их стайка убедилась в том, что он совершенно не в состоянии отказать своей дочери в чем-либо или даже долго сердиться па нее.

В пятилетием возрасте Сиринкс начала слышать во сне какой-то шепоток. За ее образование отвечал Ромулус, а вовсе не «Энон». Разум хабитата выступал в качестве учителя, направляя в ее спящий мозг непрерывный поток информации. Процесс был интерактивным, что позволяло хабитату задавать ей безмолвные вопросы и еще раз повторять девочке то, что она не усвоила с первого раза. Она узнала, чем эденисты отличаются от адамистов, люди с геном связи от тех, кто этого гена не имеет, от так называемых «натуралов», ДНК которых была генинженирована, но не дополнена. Обширный поток информации вызывал не менее внушительное любопытство. Ромулус был не против, он всегда был бесконечно терпелив с каждым из полумиллиона живущих в нем людей.

— По-моему, это отличие просто глупость, — призналась Сиринкс как-то ночью «Энону», лежа в постели. — Все адамисты, захоти они, тоже могли бы стать обладателями связи. Ведь как это должно быть ужасно, какое одиночество они испытывают в душе. Вот я бы, например, просто не смогла жить без тебя.

— Если люди не хотят чего-нибудь делать, не следует их заставлять, — отозвался «Энон».

Несколько мгновений они вместе любовались зрелищем колец. В эту ночь «Энон» находился на высокой орбите над шафраново-желтым газовым гигантом. Занимающий три четверти неба полумесяц проглядывал сквозь туманную пелену заполняющих окружающее пространство частиц. Это зрелище всегда захватывало ее. Иногда она, казалось, проводила всю ночь, наблюдая за бьющимися друг с другом армиями могучих облаков.

— И все равно это глупо, — настаивала она на своем.

— В один прекрасный день мы с тобой посетим миры адамистов и тогда все поймем.

— Жаль, что мы не можем отправиться туда прямо сейчас. Ну почему ты еще недостаточно большой!

— Ничего, Сиринкс, уже скоро.

— Ну да, еще целая вечность.

— Сейчас я уже тридцати пяти метров в диаметре. В этом месяце частиц было особенно много. Так что подождать осталось всего каких-то тринадцать лет.

— Вечность вдвойне, — отозвалась шестилетняя кроха.

По идее эденизм представлял собой полностью эгалитарное общество. Каждый имел свою долю в его финансовых, технических и промышленных ресурсах, каждый (спасибо телепатической связи) имел право голоса во всеобщем обсуждении любых проблем, как бы становясь тем самым членом всеобщего правительства. Но во всех околосатурнианских хабитатах капитаны космоястребов выделялись в особую ярко выраженную касту любимчиков судьбы. Другие дети относились к ним без всякой враждебности, ведь ни сам разум хабитата, ни взрослые его обитатели не допустили бы этого, а при всеобщей телепатической связи враждебное отношение скрыть было бы невозможно. Но имело место своего рода приспособленчество, — ведь когда-нибудь капитанам предстоит набрать свои экипажи, причем только из тех людей, с которыми они смогут ужиться. И неизбежно образующиеся детские группки обычно формировались именно вокруг будущих капитанов.

К тому времени, как ей исполнилось восемь, Сиринкс стала лучшей пловчихой среди своих сестер и братьев. В этом ей помогали ее длинные и по-паучьи тонкие конечности, дававшие ей в воде неоспоримое преимущество перед остальными. Группа детей, лидером которой она была, большую часть времени проводила в долине, играя у ручьев и озер, либо купаясь, либо строя плоты и каноэ. Примерно в это же время они обнаружили способ уйти из-под постоянного наблюдения Ромулуса, используя свои телепатические возможности для создания в сенсорных клетках, покрывающих все открытое пространство, поверхности полипа, ложные изображения.

Когда им исполнилось по девять лет, Сиринкс с тем, чтобы испытать новообретенные возможности, вызвала своего брата Тетиса на соревнование: кто лучше сумеет уйти из-под наблюдения хабитата. Обе команды погрузились на свои хрупкие плоты и заскользили вниз по течению прочь из долины. Сиринкс и ее юная когорта проплыли по течению до большого резервуара с соленой водой, охватывающего кольцом южную оконечность хабитата. Именно здесь, при стометровой глубине воды, их шесты стали бесполезными, и они медленно дрейфовали, наслаждаясь своей шалостью, до тех пор, пока не потемнела осевая световая труба хабитата, и только после этого, наконец, ответили на все более отчаянные вызовы родителей.

— Не следовало этого делать, — мрачно увещевал ее в этот вечер «Энон». — Ведь у вас не было спасательных жилетов.

— Зато мы здорово повеселились и, кроме того, еще и с ветерком прокатились на катере офицера департамента водных ресурсов. Знаешь, как он летел! А кругом ветер, куча брызг и все такое прочее.

— Я должен поговорить с Ромулусом по поводу твоего пониженного чувства моральной ответственности. Наверное, что-то в твоем развитии пошло не так. Сама знаешь, как волновались Афина и Сайнон.

— Ты же знал, что со мной все в порядке, значит, и мать знала это.

— Есть еще и такая вещь, как нормы морали.

— Знаю. Поверь, мне, действительно, жаль, что так получилось. Завтра я буду с мамой и папой как шелковая, обещаю. — Она перекатилась на спину, натягивая пуховое одеяло повыше. Потолок был прозрачным, и сквозь него виднелся пробивающийся из-за облаков едва различимый лунно-серебристый свет осевой трубы хабитата. — Знаешь, я все время воображала, что лечу на тебе, а не плыву на каком-то там дурацком плоту.

— Правда?

— Да. — Когда их мысли будто соприкоснулись губами на всех возможных уровнях сознания, она испытала чувство необычайной близости.

— По-моему, ты просто пытаешься завоевать мою симпатию, — укорил ее «Энон».

— Само собой. Именно это и делает меня мной. Как ты думаешь, неужели я и впрямь такая ужасная?

— Я думаю, что мне будет с тобой легче, когда ты вырастешь и станешь более ответственной.

— Ну, прости меня. Больше не будет никаких побегов на плоту, честно. — Она хихикнула. — И все-таки это было здорово!

Сайнон умер, когда детям исполнилось одиннадцать. К тому времени ему было сто шестьдесят восемь. Сиринкс рыдала несколько дней, несмотря на то, что он изо всех сил старался подготовить детей к своему уходу.

— Я всегда буду с вами, — сказал он поникшим ребятишкам, когда они собрались вокруг его постели. Сиринкс и Помона нарвали в саду свежих цветов, чтобы поставить их в вазу около его постели. — Понимаете, у нас — эденистов — личность не исчезает никогда. Я просто стану частью сознания хабитата и всегда буду наблюдать за вами, чтобы знать, кем вы стали. А если вам захочется, то мы всегда сможем поговорить. Так что не печальтесь и не бойтесь. Не нужно бояться смерти, во всяком случае, нам.

— И я хочу увидеть, как ты вырастешь и станешь капитаном, — сказал он Сиринкс, когда они остались наедине. — Поверь, хитрая ты лисичка моя, ты станешь самым лучшим из всех капитанов. — Она неуверенно улыбнулась ему, а затем обхватила руками его исхудавшее тело, ощущая под руками горячую, влажную кожу и слыша в мозгу, как он внутренне морщится, переворачиваясь на другой бок.

В эту ночь они с «Эноном» слушали его воспоминания, пересказываемые им его умирающим мозгом, — череду удивительных образов, запахов и переживаний. Именно тогда она впервые и узнала о его тревоге за «Энона», о той слабой тени сомнения, которое он испытывал по отношению к необычному со-родителю космоястреба. Его тревога висела под потолком темной спальни, подобно одному из фантомов, которых они скармливали рецепторным клеткам хабитата.

— Вот видишь, говорил же я тебе, что никогда тебя не покину! Только не тебя.

Когда в ее голове зазвучал его знакомый мысленный голос, она улыбнулась. Никто никогда не называл ее так, только папочка. До нее доносились какие-то забавные невнятные звуки, как будто тысяча людей одновременно шепотом беседовала друг с другом где-то далеко за его спиной.

Но на следующее утро зрелище того, как его завернутое в белый саван тело выносят из дома, чтобы похоронить на кладбище хабитата, оказалось для нее слишком тяжелым, и она разрыдалась.

— А сколько он будет жить в сознании хабитата? — спросила она Афину после короткой погребальной церемонии.

— Сколько захочет, — медленно ответила Афина. Она никогда не лгала ни одному из детей, но бывали моменты, когда она проклинала себя за подобное благородство. — Большинству людей удается сохранять свою личность в целости в сознании хабитата на протяжении пары столетий, а потом они мало-помалу вливаются в коллективный разум хабитата. Но даже и после этого они не растворяются в нем полностью. Но при всем при том, это гораздо лучше, чем какое-то там небесное спасение, которое сулят своим последователям адамистские религии.

— Расскажи мне о религии, — вечером того же дня попросила Сиринкс разум хабитата. Она сидела в глубине сада, наблюдая за тем, как юркая бронзовая рыбка скользит между камнями на дне поросшего лилиями пруда.

— Это организованная форма поклонения божеству, обычно возникающая в примитивных обществах. Большинство религий воспринимает Бога в виде мужчины, потому что корнями они уходят во времена, когда женской эмансипации еще не существовало — это само по себе является прекрасной иллюстрацией того, насколько запутанными являются религии.

— Но люди и в наши дни поклоняются богам?

— Большинство адамистов сохраняют свою веру, да. В их культуре существует несколько основных религий, самыми крупными из которых являются секты христиан и мусульман. Обе основываются на положении о том, что когда-то в прошлом по Земле ходили святые пророки, и обе сулят ту или иную форму вечного спасения тем, кто исповедует учения этих самых пророков.

— Ага, понятно. Но почему же тогда эденисты не верят в этих богов?

— Наша культура ничего не предписывает людям при условии, что их действия не наносят вреда большинству. Если хочешь, можешь поклоняться любому богу. Основной причиной того, что никто из эденистов не склонен этого делать, является крайне высокая устойчивость наших личностей. Мы можем взглянуть на концепцию Бога и духовности с точки зрения, базирующейся на логике и физике. Такого пристального рассмотрения религия никогда не выдерживает. Наших знаний о квантовой космологии в настоящее время совершенно достаточно, чтобы полностью исключить возможность существования Бога. Вселенная является абсолютно природным явлением, пусть и невероятно сложным. И она не была создана волевым актом какой-то внешней силы.

— Значит, у нас нет душ?

— Концепция души столь же некорректна, что и концепция религии. Языческие жрецы играли на человеческом страхе смерти, убеждая людей в том, что существует загробная жизнь, в которой они будут вознаграждены, если хорошо проживут эту жизнь. Поэтому вера в наличие души также является индивидуальным выбором. Однако, поскольку эденисты продолжают существовать и после смерти в качестве части личности хабитата, никто из них особенно не заинтересован в этом аспекте веры. Эденисты знают, что их существование не прекращается после физической смерти. Мы до какой-то степени вытеснили религию благодаря механике нашей культуры.

— А как насчет тебя? У тебя есть душа?

— Нет. Ведь мой разум, кроме всего прочего, является суммой разумов отдельных эденистов. К тому же я никогда не был одним из Божьих созданий. Я совершенно искусственный.

— Но ведь ты живой.

— Да.

— Значит, если бы душа существовала, она была бы и у тебя.

— Признаю твой аргумент. Ты считаешь, что души существуют?

— Не совсем. Это кажется немного глупым. Но я, кажется, понимаю, почему адамисты так охотно в нее верят. Если бы у меня не было возможности перенести свои воспоминания в сознание хабитата, мне, наверное, тоже хотелось бы верить, что у меня есть душа.

— Превосходное наблюдение. Именно возможность переноса памяти и явилась причиной массового отлучения эденистов-христиан от церкви папой Элеанором в 2090 году. Когда наш основатель Вин Цитджон стал первым человеком, перенесшим свое сознание в нервный слой хабитата, папа объявил этот его поступок святотатством, попыткой избежать Божьего суда. Соответственно, ген связи был объявлен осквернением священного наследия. Ватикан опасался, что это станет слишком большим искушением для верующих. Исламисты опубликовали примерно такой же документ год спустя, предостерегая своих последователей от передачи гена их детям. Это послужило началом раскола эденистской и адамистской культур и, кроме того, положило конец использованию адамистами биотехнологий. Без телепатического контроля организмы-биотехи практически бесполезны.

— Но ведь ты сказал, что существует множество самых разных религий. А разве может быть много разных богов? Уж конечно, Создатель может быть только один. Тут какое-то противоречие.

— Разумно. Именно этот вопрос и явился причиной нескольких крупнейших в истории Земли войн. Каждая из религий утверждает, что только она истинна. В действительности же любая религия зависит исключительно от силы убежденности ее приверженцев.

Сиринкс ничего не ответила и, положив голову на руки, задумчиво наблюдала за мелькающей среди больших розовых лилий рыбкой. Все услышанное казалось ей не слишком правдоподобным.

— А как насчет тебя? — спросила она «Энона». — Ты религиозен?

— Лично я не вижу смысла молить о чем бы то ни было какое-то невидимое божество. Я знаю, кто я. Я знаю, зачем я существую. По-моему, вы, люди, просто находите удовольствие в создании самим себе лишних сложностей.

Сиринкс встала, разглаживая руками черное траурное платье. Напуганная ее резким движением рыбка тут же нырнула в глубину и скрылась из виду.

— Спасибо за компанию.

— Я люблю тебя, — сказал «Энон». — Я очень тебе сочувствую. Сайнон всегда старался, чтобы ты была счастлива. Это хорошо.

«Не буду больше плакать, — сказала она сама себе. — Ведь я всегда смогу поговорить с папочкой. Ага, это, должно быть, и означает, что я — достаточно зрелая личность. Значит, все в порядке».

Вот только если бы еще перестала мучить боль, затаившаяся где-то глубоко в груди, там, где бьется ее сердце.

К тому времени, когда ей исполнилось пятнадцать, ее образование сосредоточивалось в основном на предметах, знание которых было совершенно необходимо для управления кораблем. Оборудование и энергосистемы, космические законы Конфедерации, астрогация, органы жизнеобеспечения биотехов, механика, гидродинамика, сверхпроводимость, термодинамика, ядерная физика. Они с «Эноном» выслушивали долгие лекции насчет достоинств и недостатков космоястребов. Бывали и практические занятия, например, как пользоваться скафандром, как проводить ремонтные работы в условиях низкой гравитации, а иногда для акклиматизации ее выводили наружу, на причальные складки космоястребов, и обучали тому, что предстоит делать капитану на борту.

В невесомости она чувствовала себя как дома. Умение обходиться без гравитации было встроено во всех эденистов на генетическом уровне, и сотня семейств пошла еще дальше, совершенствуя и развивая систему внутренних мембран, защищающих организм от перегрузок. Эденисты презирали наносистемы и старались пользоваться ими лишь в тех случаях, когда не было иного выхода.

С наступлением переходного возраста она постепенно растеряла свой детский жирок (которого, кстати сказать, и прежде было не слишком много) и становилась все больше и больше похожей на взрослую женщину. Тщательно усовершенствованные гены предков наградили ее удлиненным овалом лица со слегка запавшими щеками, подчеркивающими высокие скулы, и большим ртом, который то и дело растягивался в ослепительной улыбке. Ростом она была ничуть не ниже своих братьев, и вскоре, к ее вящему удовлетворению, фигурка ее начала становиться все более женственной. Она отрастила длинные волосы, доходившие до середины спины, зная, что в будущем такой возможности у нее не будет: как только начнутся учебные полеты, ей придется удовлетвориться короткой стрижкой. На космическом корабле длинные волосы были бы только помехой, а возможно, и серьезной опасностью.

В семнадцать лет у нее случился короткий, длившийся всего около месяца роман с Оли, которому было сорок четыре года. Роман из-за столь солидного возраста возлюбленного был заранее обречен, и именно это и делало его столь захватывающим. Она была поглощена обрушившимся на нее чувством и совершенно не обращала внимания на легкие укоры и перешептывания домочадцев и друзей, с головой уйдя в неведомые доселе удовольствия, которые получала под руководством опытного наставника. Да, вот уж кто умел с толком пользоваться преимуществами невесомости.

Подростковая сексуальность эденистов была одной из самых популярных тем среди адамистов, в устах которых она обрастала массой завистливых легенд. Эденистам, при их-то иммунных системах, не приходилось беспокоиться о болезнях, а телепатическая связь гарантировала отсутствие такой проблемы, как ревность, и даже просто собственнических чувств. Откровенной плотской страсти стыдиться было нечего, она была естественным следствием бурлящих в крови подростка гормонов, и, кроме того, обстановка внутри хабитата способствовала проявлению самой искренней привязанности друг к другу. Поэтому, даже при том, что ученики-капитаны каждый день проводили за обучением техническим и технологическим премудростям по пять часов в день, а к подростковому возрасту эденистам требовалось никак не более шести часов сна в сутки, все остальное время они проводили в чувственных удовольствиях, причем таких, которым позавидовали бы и древние римляне.

Затем настал ее восемнадцатый день рождения. В то утро Сиринкс с трудом заставила себя выйти из дома. Афина выглядела по обыкновению радостной, так что даже самый чувствительный человек не смог бы заподозрить, что ей не по себе. Но Сиринкс точно знала, как больно ей видеть десятерых своих детей, которые вот-вот покинут ее. После завтрака она задержалась было за столом, но Афина, чмокнув ее в щеку, ласково выпроводила девушку с кухни. «Это цена, которую нам всем приходится платить. — сказала она на прощание. — И поверь, дело стоит того».

Сиринкс со своими братьями и сестрами надели скафандры и отправились на самую дальнюю оконечность северного торца хабитата, передвигаясь в условиях гравитации лишь в четверть нормальной длинными скачками. У шлюзов суетилось множество людей. Это был обслуживающий персонал и экипажи космоястребов, сидящих сейчас на своих пьедесталах. Все они с нетерпением ожидали прибытия молодых космоястребов. Исходящее от них и других эденистов хабитата волнение застало ее врасплох, но по крайней мере помогло обуздать собственные нервы.

— Скорее это уж мне следовало бы волноваться, — возмутился «Энон».

— С чего бы это? Для тебя же это совершенно нормально.

— Ха!

— Ты готов?

— Вообще-то мы могли бы подождать и еще немного. Вдруг я бы еще хоть немного подрос.

— Ты не растешь уже два месяца. Да и вообще, ты уже и так достаточно большой.

— Да, Сиринкс, — согласился корабль так покорно, что она улыбнулась.

— Слушай, а помнишь, я рассказывала тебе, что немного побаиваюсь Хазата? А вышло все просто фантастически здорово!

— Знаешь, по-моему, нечего сравнивать секс с космическим полетом. К тому же, на мой взгляд, ты вовсе его не побаивалась, а тебя просто тянуло к нему. — В его мысленном голосе прозвучали нотки ревности.

Сиринкс подбоченилась.

— Ладно, кончай!

Весь последний месяц «Энон» упорно поглощал электричество из питающей сферы. Теперь, когда стадия роста была, наконец, позади, его потребности в подпитке необходимой для физического развития энергией через связывающие его с питающей сферой пуповины резко снизились, позволяя кораблю перенаправить ее поток на поддержание длительного процесса насыщения искажающих пространство клеток. Теперь энергетический уровень стал достаточно высоким, чтобы позволить кораблю создать искажающее поле, которое позволило бы ему получать энергию непосредственно из космоса. Если с созданием искажающего поля выйдет какая-нибудь осечка, то клетки постепенно разрядятся, и придется отправлять к незадачливому юнцу спасательную экспедицию. В прошлом подобные экспедиции не всегда заканчивались успешно.

Подстегиваемый гордостью и ободрением Сиринкс, «Энон» начал отделяться от питающей сферы. Волокнистые пуповины одна за другой обрывались по специальным линиям у самого основания. В пространство выплеснулись теплые жидкости, выступая в качестве дополнительных ускорителей, увеличивающих нагрузку на оставшиеся пуповины. Органические проводники питательных веществ лопались и тут же затягивались, а их освободившиеся концы мотались в разные стороны во все расширяющемся облаке испарившейся жидкости. Наконец, оборвалась последняя пуповина и питающая сфера поплыла прочь, похожая на проколотый мяч.

— Вот видишь, как все просто? — сказала Сиринкс. Сейчас они сообща вспоминали детство, и в воспоминаниях этих то и дело возникал призрачный облик космоястреба по имени «Язиус». «Чтобы создать искажающее поле, тебе следует пропустить через энергоклетки первоначальный разряд тока — вот так». Энергия тут же полилась в лабиринт энергоклеточных структур, концентрируясь, и за какие-то наносекунды достигла невероятной мощности.

Вспыхнуло, расширяясь во все стороны, беспорядочно пульсирующее искажающее поле.

— Спокойно, — мягко заметила Сиринкс. Пульсация становилась слабее. Поле изменило форму, стало более стабильным, собирая излучение окружающего пространства в жизнетворный поток. Энергоклетки с жадностью принялись поглощать его. К звездам хлынуло волшебное ощущение удовлетворения.

— Да! У нас получилось. — Они мысленно обнялись. Со всех сторон — от эденистов и космоястребов — на них посыпались поздравления. Сиринкс мысленно пошарила вокруг, стараясь определить, всем ли ее братьям и сестрам и их кораблям удалось добиться стабильности искажающих полей. Как будто дети Афины могли провалить такое дело!

После этого «Энон» и Сиринкс принялись экспериментировать, изменяя конфигурацию поля и его мощность. Космоястреб двинулся вперед, покидая пределы колец, и направляясь в открытый космос, и впервые в жизни получив возможность видеть ничем не загороженные звезды. Сиринкс показалось, что она чувствует, как в лицо ей бьет встречный ветер, развевая волосы. Сейчас она была каким-то древним мореплавателем, стоящим на деревянной палубе своего парусника, несущегося через бескрайний океан.

Три часа спустя «Энон» скользнул в щель между северной оконечностью Ромулуса и противовращающимся доком. Заложив крутой вираж, он устремился к посадочному выступу.

Сиринкс увидела, как он вдруг возник из ниоткуда на фоне звездного неба.

— Я тебя вижу! Как же долго этого пришлось ждать!

— А я — тебя, — с нежностью отозвался «Энон». Она даже подпрыгнула от радости, да так, что длинные ноги метра на три оттолкнули ее от поверхности уступа.

— Осторожно, — сказал «Энон». Сиринкс лишь рассмеялась в ответ.

Тем временем корабль перевалил через выступ и завис над ближайшим к ней пьедесталом. Когда он, наконец, сел, она длинными прыжками устремилась к нему, возбужденно что-то крича на ходу и отчаянно размахивая руками, чтобы сохранить равновесие. Темно-синий гладкий корпус «Энона» был сплошь покрыт тончайшей пурпурной мраморной паутиной.