"Нейтронный Алхимик. Конфликт" - читать интересную книгу автора (Гамильтон Питер)

7

Адов ястреб «Сократ» представлял собою плоский клин, чей серовато-белый корпус составляли сотни различных частей, не слишком подходивших друг к другу и не всегда имевших отношение к космонавтике, — настоящая головоломка из металла и пластика. На корме выступали две моторные гондолы — прозрачные трубки, наполненные тяжелым непрозрачным газом, который менял цвета, проходя весь спектр за три минуты.

Зрелище было в общем и целом весьма впечатляющее, когда звездолет заходил на посадку на причальные уступы Валиска. Если бы оно имело к реальности хоть какое-то отношение, корабль со своим экзотическим вооружением мог бы в одиночку расправиться с целой эскадрой конфедеративного флота.

Но когда через пустыню уступа к кораблю направился космобус, иллюзия развеялась. «Сократ» снова превратился в грязно-бурое яйцо с надетым на него жилым тороидом. Рубра заметил на задней оконечности корпуса два небольших выступа, которых раньше не было, — примерно там, где у фантастического звездолета торчали гондолы двигателей. «Интересно, — подумал он, — это доброкачественные разрастания или нет?» Насколько энергистические силы способны предотвратить распространение метастазов в одержанных телах по мере того, как иллюзия превращалась в реальность и клетки начинали делиться, повинуясь воле одержателя? Слишком сложный это процесс для такой грубой силы — изменять структуру ДНК, управляя процессом митоза. Энергистическая сила подходила для того, чтобы пробивать стены и переплавлять материю в новые формы, но Рубра еще не замечал, чтобы ее применяли с достаточной точностью.

Возможно, эпидемия одержания завершится оргией неизлечимых раковых опухолей? Немногие вернувшиеся души были довольны внешним обличьем доставшихся им тел.

Что за ирония судьбы это будет, подумал Рубра, если получивших полубожественную силу погубит тщеславие. Но перспектива эта таила в себе опасность еще большую. Оставшиеся свободными люди станут ценностью еще большей, а попытки одержать их — еще более отчаянными. И эденизм станет последней осажденной крепостью.

Он решил не упоминать об этом в разговоре с когистанским Согласием. Еще одно маленькое преимущество — никто во всей Конфедерации не имел возможности так внимательно наблюдать за одержимыми и их поведением. Рубра, правда, не был уверен, что сумеет применить это знание, но он не собирался выдавать его за здорово живешь, пока не припрет.

Он ограничился тем, что выделил из основной своей личности подпрограмму, отслеживающую распространение меланом и карцином среди одержимых Валиска. Если опухоли окажутся злокачественными, положение дел в Конфедерации резко переменится.

Космобус отошел от шлюза «Сократа» и покатил назад через уступ. В зале прибытия уже толпились Кира и десятка четыре ее приспешников. Из соединившегося со шлюзовой камерой космобуса выбежали тридцать пять ребятишек-полуночников — безголовых юнцов с красными платками на лодыжках и гордым изумлением в очах. Ну еще бы, после стольких бед они достигли своей земли обетованной.

— Черт, пора бы вам остановить эти полеты, — пожаловался Рубра когистанскому Согласию. — За эту неделю уже две тысячи жертв. Должен же быть какой-то способ.

— Мы не можем пресечь каждый вылет адова ястреба. Их деятельность не влияет на общий ход событий и относительно безвредна.

— Для этих детишек? Вряд ли!

— Согласны. Но мы не сторожа всем нашим братьям. Усилия и риск, затрачиваемые адовыми ястребами на тайные перелеты в поисках обманутых полуночников, непропорциональны результату.

— Иными словами, пока они заняты этим, то не могут творить большего зла где-то еще.

— Совершенно верно. К сожалению.

— И это вы меня называли бессердечным ублюдком?

— От одержания так или иначе страдают все. Покуда мы не найдем решения проблемы, нам остается лишь сводить страдания к абсолютно неизбежному минимуму.

— Точно. Хочу заметить, что когда Кира достигнет волшебной отметки, то пострадаю я.

— Еще есть время. Астероидные поселения оповещены об этих тайных вылетах. В будущем их станет меньше.

— Я же знал, черт, что нельзя вам доверять.

— Мы не причинили тебе зла, Рубра. И ты можешь передать свою личность в нейронные слои любого из наших обиталищ, если так случится, что Кира Салтер готова будет вырвать Валиск из этой Вселенной.

— Буду иметь в виду. Но я не думаю, что вам придется приветствовать меня как блудного сына. Дариат почти созрел. Когда он перейдет на мою сторону, пусть Кира волнуется, куда перенесу Валиск я.

— Твои попытки переманить его рискованны.

— Так я и создал «Магелланик ИТГ» — на одной наглости. И так я отверг вас. У вас ее нет.

— Раздор ничего нам не даст.

— Если у меня все получится, я смогу противостоять им на уровне, который вы даже вообразить не в силах. Риск придает жизни смысл — вот чего вы не могли никогда понять. В этом разница между нами. И не надо поглядывать на меня свысока. Это была моя идея, и это у меня есть шанс ее исполнить. У вас есть что предложить взамен?

— Нет.

— Именно. Так что не читайте мне лекций.

— Но мы просим тебя соблюдать осторожность. Пожалуйста.

— Просите-просите.

Рубра оборвал сродственную связь с обычным своим высокомерием. Пускай обстоятельства и заставили его войти в союз с породившей его культурой, при каждом новом столкновении с ней он лишний раз убеждался, насколько прав был, много веков назад отвергнув ее.

Он обратил внимание своей основной личности вовнутрь. Новоприбывших полуночников разделили и развели, чтобы открыть их тела для одержания. В основании северной оконечности вырос целый палаточный городок из экстравагантных шатров и уютных временных домиков, где обитали одержимые, — уменьшенная версия лагерей, окружавших вестибюли звездоскребов. Команды, которые отрядила Кира на зачистку внутренних помещений, сталкивались с большими трудностями, и одержимые не слишком доверяли даже тем комнатам, которые считались совершенно безопасными. Рубра не оставлял попыток избавиться от незваных гостей. В направляемых им внезапных самоубийственных атаках погибло почти десять процентов служителей, и все же он каждый день избавлялся от одного-двух одержимых.

Отрезанные от своих товарищей полуночники сдавались с вызывающей жалость легкостью. Вопли и мольбы висели над поселением, как липкий туман.

Одна из последних разработок Рубры — очередная программа слежения — оповестила его, что в небоскребе, где прятался Толтон, наблюдается незначительная электромагнитная активность. Он давно обнаружил, что, когда Бонни Левин начинала разрушать его программы визуального наблюдения, ее можно засечь по электростатическому полю. И теперь за биоэлектрическими процессорами в теле Рубры следили высокочувствительные программы, способные порой обнаружить одержимых по следам их энергистики. По сути дела, вся масса коралла превратилась в детектор противоэлектронной борьбы. Надежным его называть было трудно, но Рубра постоянно дорабатывал программу.

Он выследил электрического призрака в вестибюле на двадцать седьмом этаже — он продвигался к диафрагме, ведущей на лестницу. Визуально холл был пуст — если верить местной автономной программе, — но напряжение в органических проводящих кабелях под полом слегка колебалось.

Рубра снизил мощность, подаваемую на фосфоресцентные клетки в коралловом потолке. Изображение не менялось еще несколько секунд, потом потолок потемнел. А должно это было случиться мгновенно. Тот, на чье появление реагировали электрические токи, замер.

Рубра открыл канал связи с процессорным блоком Толтона.

— Собирайся, парень. Они идут за тобой.

Толтон скатился с кровати, на которой задремал. В этой квартире он жил уже пятый день. Он здорово проредил гардероб прежнего владельца, просмотрел уйму МФ-клипов из гостиной, попробовал все без исключения импортные деликатесы в кухне, запивая их недешевыми винами и изрядным количеством Норфолкских слез. Для певца страданий угнетенных он с удивительной легкостью пристрастился к гедонизму. Поэтому не было ничего удивительного в том, что кожаные штаны он затягивал на брюшке с самым мрачным выражением на лице.

— Где они?

— В десяти этажах над тобой, — заверил его Рубра. — Так что не волнуйся, времени у тебя много. Я уже подготовил тебе путь к отходу.

— Я тут подумал: может, ты меня выведешь куда-нибудь, где хранится оружие? Я бы начал с этими уродами сравнивать счет.

— Давай лучше займемся главным, а? Кроме того, если ты подошел к одержимому достаточно близко, чтобы применить оружие, он сможет применить его против тебя.

— Думаешь, я не справлюсь? — обратился Толтон к потолку.

— Спасибо за предложение, сынок, но их уж больно много. То, что ты еще жив, — моя победа над ними всеми, так что не подведи.

Толтон пристегнул блок к поясу и стянул растрепанные волосы в хвостик.

— Спасибо, Рубра. Мы в тебе ошибались. Тебе, скорее всего, на это насрать, но когда все это закончится, я всей Конфедерации поведаю, что ты сделал.

— Вот этот альбом я куплю! Первый за много лет.

Толтон замер в дверях квартиры, подышал немного, точно йог, развел плечи, как спортсмен на разминке, коротко кивнул себе и бросил: «Ну, побежали».

Рубра подавил упрямую симпатию к этому типу и, как ни странно, гордость. Когда Кира только начала захватывать обиталище, он счел, что Толтон больше пары дней не продержится. Сейчас поэт остался одним из восьми десятков еще не одержанных жителей. Одной из причин, по которым он выжил, было то, что он дословно выполнял все указания Рубры — короче говоря, доверял своему провожатому. И будь он, Рубра, проклят, если оставит этого парня Бонни!

Невидимый энергистический вихрь двигался снова, спускаясь по лестнице. Рубра изменил интенсивность свечения фосфоресцентных клеток на потолке.

«ПРИВЕТ, БОННИ, — напечатал он. — У МЕНЯ К ТЕБЕ ПРЕДЛОЖЕНИЕ».

Вихрь замер снова.

«ДАВАЙ ПОБОЛТАЕМ. ЧТО ТЫ ТЕРЯЕШЬ?» Он ждал. Столб воздуха вдруг замерцал серебряным, точно из коралла вынырнул огромный кокон. Рубра испытал странное облегчение в местных подпрограммах — словно ушло давление, которого он не замечал прежде. Серебряный столб потерял блеск и потемнел до цвета хаки. На лестнице стояла Бонни Левин, поводя стволом «Ли-Энфильда» в поисках угрозы.

— Какое предложение?

«ОСТАВЬ НЫНЕШНЮЮ ЖЕРТВУ. Я ДАМ ТЕБЕ ДРУГУЮ, ЛУЧШЕ».

— Сомневаюсь.

«А ЧТО, КИРЕ БОЛЬШЕ НЕ НУЖЕН ДАРИАТ?»

Бонни задумчиво покосилась на огненные буквы.

— Ты меня хочешь надуть.

«НЕТ. ЭТО ЧЕСТНАЯ СДЕЛКА».

— Ты лжешь. Дариат тебя ненавидит. У него от злобы крыша поехала, он спит и видит, как тебя прижучить. Если мы ему поможем, так и будет.

«ТОГДА ПОЧЕМУ ОН НЕ ПРОСИТ ВАС О ПОМОЩИ?»

— Потому что он… псих.

«НЕТ. ПОТОМУ ЧТО, ЕСЛИ ОН ОДОЛЕЕТ МЕНЯ С ВАШЕЙ ПОМОЩЬЮ, ЕМУ ПРИДЕТСЯ ПОДЕЛИТЬСЯ С ВАМИ ПОЛУЧЕННОЙ ВЛАСТЬЮ НАД НЕЙРОННЫМИ СЛОЯМИ. А ОН ХОЧЕТ ВСЕГО. ОН ЖДАЛ ЭТОГО ШАНСА ТРИДЦАТЬ ЛЕТ. ДУМАЕШЬ, ОН ЕГО ОСТАВИТ? ПОСЛЕ МЕНЯ НАСТУПИТ ОЧЕРЕДЬ КИРЫ. А ПОТОМ — ТВОЯ».

— И ты его нам сдашь. Все равно бессмыслица. Так и так мы тебя прижмем.

«У НАС С ДАРИАТОМ СВОЯ ИГРА. НЕ ДУМАЮ, ЧТО ТЫ ПОЙМЕШЬ. НО ПРОИГРАТЬ Я НЕ СОБИРАЮСЬ».

Бонни погрызла ноготь.

— Не знаю…

«ДАЖЕ С МОЕЙ ПОМОЩЬЮ ПОЙМАТЬ ЕГО БУДЕТ НЕПРОСТО. БОИШЬСЯ?»

— Не пытайся мною вертеть. Жалкое зрелище.

«ХОРОШО. ТАК ТЫ СОГЛАСНА?»

— Сложный вопрос. Тебе я не доверяю. Но охота была бы славная, тут ты меня поймал. Я до сих пор не нашла и следа этого хитрого мальчишки, а уж как искала! — Она забросила винтовку на плечо. — Ладно, договорились. Но помни — если ты меня выведешь на высоковольтный кабель под током, я все равно вернусь. Кира своей записью приманивает сюда тысячи идиотов. Я вернусь в одного из них, и ты о Дариате будешь с тоской вспоминать.

«ПОНЯЛ. НАЙДИ ПРОЦЕССОРНЫЙ БЛОК, ОТКЛЮЧИ ВСЕ ПРОГРАММЫ, КРОМЕ БАЗОВЫХ. ДОЛЖЕН РАБОТАТЬ. Я БУДУ ТЕБЯ НАПРАВЛЯТЬ К НЕМУ».

Дариат брел по берегу кольцевого резервуара с соленой водой. Осветительная трубка над его головой меркла закатным пламенем. Заливчик окаймлял осыпающийся земляной склон, заросший до самого песчаного пляжа розовой травой с Таллока. Край ксеноковой поросли прихотливо изгибался, наподобие береговой линии, отчего Дариату казалось, что он бредет по узкой полоске суши между двумя разноцветными океанами. Было тихо, лишь шлепали по берегу волны да вскрикивали, отправляясь на ночлег, птицы.

В детстве он много раз приходил сюда. Тогда одиночество было для него счастьем. Сейчас он снова был счастлив — оно давало ему возможность подумать, сформулировать новые программы подчинения, которыми можно взять на измор нейронные слои Валиска. И здесь он был свободен от Киры, от ее жадности и мелочных амбиций. Вторая причина становилась все важнее. Одержимые искали его с тех пор, как эденисты расстреляли промышленные станции. Но при его знании внутренностей обиталища и усиленном энергистикой сродстве избегать их было до смешного просто. Немногие забредали к берегам резервуара, предпочитая тесниться в лагерях у входов в звездоскребы. В отсутствие метро этот длинный путь пришлось бы проделывать пешком, в то время как высокая трава степи скрывала сидящих в засаде зверей-служителей.

— У тебя проблемы, — объявил Рубра.

Дариат его проигнорировал. От одержимых он мог скрыться с легкостью — никто из них не знал о сродственной связи достаточно много, чтобы получить необходимый доступ к нейронным слоям. А потому Дариат больше не старался скрыться от всевидящего Рубры и не поддерживал собственного обличья в белом костюме — слишком большая нагрузка. Но ценой свободы стали повторявшиеся ступой монотонностью насмешки и игра на нервах.

— Она нашла тебя, Дариат, она идет за тобой. И как она бесится, парень!

— Кто? — поинтересовался Дариат, уверенный, что пожалеет о своей несдержанности.

— Бонни. К тебе едут девять человек на двух машинах. Кира, кажется, просила привезти ей твою голову. А будет ли голова соединена с телом, ее, по-моему, не слишком волновало.

Дариат приоткрыл сродственный канал связи с нейронными слоями ровно настолько, чтобы подключиться к программам слежения. Действительно, по розовой прерии мчались два внедорожника, какими обычно пользовалась наемная полиция.

— Черт!

И направлялись они прямо к бухте, до которой им оставалось пять километров по прямой.

— Как она меня нашла, черт?!

— Понятия не имею.

Дариат посмотрел вперед, обводя взглядом линию берега, уходившую за осветительную трубку.

— Надо мной нет никого с сенсором высокого разрешения?

— Если и есть, я его не вижу. Кстати, сенсор для одержимых не будет работать.

— Бинокль? А, дьявол, неважно.

Своими глазами он еще не мог увидать машин — их скрывала высокая трава — и уловить их мысли с такого расстояния тоже не мог. Как же они его отыскали?

— В дальнем конце бухты есть станция метро, — подсказал Рубра. — Там они тебя не поймают. Я могу отвезти тебя в любую точку обиталища.

— Спасибо. И прогнать через мое тело тысячу вольт, как только я шагну в вагон. Или ты об этом забыл?

— Я не хочу отправлять тебя в бездну. Ты это знаешь. Мое предложение остается в силе. Перейди в нейронные слои. Соединись со мной. Вместе мы уничтожим их. Валиск будет очищен. Мы унесем их в такие измерения, где бытие станет для одержимых мукой. Мы отомстим оба.

— Ты свихнулся.

— Решай. Я могу тебя укрыть ненадолго, пока ты думаешь. Так что — я или Кира?

Чувствительные клетки все еще передавали Дариату изображения бешено несущихся машин, подпрыгивающих на каждой кочке.

— Думаю, мне стоит подумать еще немного.

Дариат потрусил к станции метро. Минуту спустя машины повернули, направляясь ему наперерез. «Проклятие!» Тело Хоргана было в хорошей форме, но парню едва стукнуло пятнадцать. Воображение Дариата наделило его ногами атлета, могучие мышцы мерно ходили под маслянисто-блестящей кожей. Он набирал скорость.

— Интересно, что от такой нагрузки делается с уровнем сахара в крови? Энергия ведь должна поступать откуда-то. Ты же не преобразуешь энергию, текущую из бездны, прямо в мышечное движение.

— Оставим уроки на потом.

Станция виднелась впереди — приземистое круглое строение из вездесущего коралла на самом берегу, точно полузасыпанный песком бак. До машин оставался всего километр. Рядом с водителем передней стояла Бонни, целясь в Дариата из своего «Ли-Энфильда» прямо через лобовое стекло. В песок рядом с ним вонзились бело-огненные искры. Последние пятьдесят метров Дариат пробежал, согнувшись в три погибели, используя обрывчик как естественное укрытие.

Внутри неторопливо ползли ступени двух обвивавших друг друга эскалаторов. В центре шахты пронзала воздух неимоверно пестрая трубчатая голограмма, вдоль нее скользили рекламные плакаты. Дариат прыгнул на тот эскалатор, что уходил вниз, и скатился по ступеням, едва касаясь перил.

Он выскочил на платформу, когда наверху уже заскрипели тормоза. В вестибюль ворвалась Бонни Левин. Вагон уже ждал — блестящая алюминиевая пуля. Дариат остановился, тяжело дыша и с сомнением глядя на открытую дверь.

— Полезай!

В мысленном голосе Рубры определенно звучала тревога, и само это вызвало у Дариата подозрения.

— Если ты меня надуваешь, я вернусь. Я завещаю свою душу Анстиду, чтобы он исполнил это желание.

— Я в ужасе. Я же сказал: ты мне нужен живой и в своем уме. Полезай.

Дариат закрыл глаза и сделал шаг вперед, в вагон. Дверь захлопнулась за ним, и пол чуть дрогнул, когда вагон начал ускорение. Дариат открыл глаза.

— Видишь? — подколол его Рубра. — Не такое уж я чудовище.

Дариат присел и сделал несколько глубоких вдохов, чтобы унять сердцебиение. Чувствительные клетки на перроне показали ему, как багровая от ярости Бонни Левин прыгает с платформы и палит из своего верного «Ли-Энфильда» в черноту туннеля, страшно ругаясь. Остальные охотники держались от нее подальше. Дариат заметил, что Бонни одной ногой оперлась на магнитный направляющий рельс.

— Поджарь ее! — приказал он. — Сейчас же!

— О нет. Так намного веселее. Я смогу выяснить, бывают ли у покойников инфаркты.

— Ты полный ублюдок.

— Верно. И чтобы доказать это, я открою тебе маленькую тайну Анастасии. То единственное, чего она тебе не открыла.

Дариат мгновенно насторожился.

— Снова ложь.

— На этот раз — нет. Только не говори, будто тебе неинтересно. Я тебя знаю, Дариат. До последней мелочи. И всегда знал. Я знаю, что она для тебя значит, кем она была для тебя. Силы твоих воспоминаний хватило, чтобы тридцать лет поддерживать в тебе жажду мести. Это почти сверхчеловеческое достижение, Дариат. И я питаю к нему глубочайшее уважение. Но оно делает тебя уязвимым. Потому что ты хочешь знать — верно? Я получил, или видел, или слышал что-то такое, чего не знаешь ты. Последняя капля Анастасии Ригель, которой ты лишен. Ты не сможешь жить дальше, зная это.

— Скоро я спрошу у нее сам. Ее душа ждет меня в бездне. Когда я разделаюсь с тобой, я уйду к ней, и мы снова будем вместе.

— Скоро будет слишком поздно.

— Ты невероятен, ты это знаешь?

— Хорошо. Я отвезу тебя туда.

— Как хочешь.

Дариат вытолкнул тревогу в подсознание, всем своим видом демонстрируя беззаботность. Но под защитной броней бравады и самоуверенности трепетало его полудетское «я» — то «я», что боготворило Анастасию. Появился единственный шанс, малейшая возможность, что созданный им образ искажен, неточен, и сомнение вгрызалось в сердце Дариата, подтачивая стержень упорства, поддерживавший его так долго.

Анастасия ничего не стала бы от него скрывать. Или нет? Она любила его — она сказала так сама. Это были последние ее слова, последнее ее письмо.

Рубра вывел вагон метро на станцию в вестибюле звездоскреба и отворил двери.

— Тебя ждут на тридцать втором этаже.

Дариат опасливо выглянул на перрон. Мозг его ощущал присутствие одержимых в лагере снаружи, но ни один из них не заметил его появления. Он торопливо пробежал через станцию и незамеченным нырнул в один из целого ряда лифтов, выходивших в центр зала.

Лифт привез его на тридцать второй этаж. Обычный жилой отсек — двадцать четыре механические двери в квартиры и три сфинктера — на лестницы. Одна из дверей неслышно открылась, пропуская Дариата в темный коридор.

Дариат ощущал внутри чье-то присутствие — ровное безмыслие спящего мозга. Он попытался воспользоваться программами слежения, чтобы заглянуть в квартиру, и обнаружил, что Рубра стер их все.

— О, нет, мальчик мой. Заходи и встреть свою судьбу, как мужчина.

Дариат дрогнул. Но… один ничего не подозревающий неодержанный. Что тут может быть страшного? Он шагнул в квартиру, приказав фосфоресцентным клеткам разгореться. Те, слава Богу, подчинились.

На широкой кровати лежала женщина. Покрывало сползло, обнажая плечи. Очень темную кожу покрывали мельчайшие морщинки, говорившие о подошедшей к концу юности и начинающемся ожирении, типичном для людей со свободной от генженерии наследственностью. По подушкам разметались сотни тугих смоляно-черных косичек, каждую из которых венчала пыльно-белая бусина.

Когда вспыхнул свет, женщина пробормотала что-то во сне и повернулась. Несмотря на распухшее лицо, нос ее оставался точеным.

Нет! На мгновение Дариат оледенел от ужаса. Это было лицо Анастасии. Черты, цвет кожи, даже возраст почти тот же. Если бы в вигвам успела попасть команда медиков, они могли бы реанимировать тело, в госпитале сумели бы при помощи массированной генотерапии восстановить отмершие клетки мозга. Это можно было сделать — ради президента Терцентрала или наследника короны Кулу это было бы сделано. Но не для девчонки со Звездного моста, которую личность обиталища воспринимала как мелкого вредителя, не больше. Оцепенение прошло.

Но кем бы она ни была, при виде Дариата она завизжала.

— Все в порядке, — попытался он успокоить ее, но за воплями не услышал собственного голоса.

— Рубра! Один из них здесь! Рубра, помоги!

— Нет, — возразил Дариат, — я не… ну…

— Рубра! РУБРА!!!

— Пожалуйста!.. — взмолился Дариат. Это ее заткнуло.

— Я не желаю тебе зла, — проговорил он. — Я сам скрываюсь от них.

— У? — Она мгновенно уставилась на дверь.

— Правда. Меня сюда привел Рубра.

Женщина поправила покрывало. Звякнули тонкие бронзовые и серебряные браслеты.

Дариата снова передернуло. Точно такие браслеты носила Анастасия.

— Ты со Звездного моста?

Она кивнула, широко распахнув глаза.

— Неверный вопрос, — подсказал Рубра. — Спроси, как ее зовут.

Дариат ненавидел себя. За то, что сдался, что стал играть по правилам Рубры.

— Кто ты?

— Татьяна. — Она сглотнула. — Татьяна Ригель.

Глумливый, торжествующий хохот Рубры гулким эхом отозвался под черепом Дариата.

— Теперь ты понял, мальчик мой? Познакомься с младшей сестренкой Анастасии!

Новый день и новая пресс-конференция. По крайней мере, эта новомодная техника переросла магниевые вспышки. Дома, в Чикаго, Капоне их просто ненавидел. Его не один раз фотографировали в тот момент, когда он заслонял глаза ладонью от ослепительных вспышек; эти снимки всегда попадали в газеты — очень было похоже на то, что он прячет глаза от честных людей.

Пресс-конференцию проводили в большом танцзале «Монтерей-Хилтона». Аль восседал за длинным столом спиной к панорамному иллюминатору. Смысл был в том, чтобы репортеры видели эскадру кораблей, только что вернувшихся с победой из системы Арнштадта и теперь плывших в строю в пяти километрах от астероида. Лерой Октавиус заявил, что это станет впечатляющим фоном для сенсации.

Правда, корабли располагались не очень удачно и попадали в поле зрения, только когда вращение астероида выводило их из-под мнимого горизонта; да и то репортерам приходилось перегибаться через стол. А то, что Организация захватила Арнштадт и Курск, все давно знали, и пресс-конференция была чем-то вроде официального подтверждения.

Так что основной ее целью было поразить и потрясти. Так что Аль покорно восседал во главе стола за баррикадой из неуместных ваз с цветами; по одну сторону — Луиджи Бальзмао, по другую — еще пара капитанов. Он рассказал репортерам, как легко было прорвать систему СО Арнштадта, с каким энтузиазмом население приветствовало правление Организации после того, как был одержан «необходимый минимум» ключевых чинов, как хорошо работает экономика системы.

— А вы пользовались антиматерией, Аль? — спросил Гас Ремар.

Он уже был докой в этих делах и знал, до какого предела можно дойти без опаски. У Капоне была своя, пусть странная, но честь — за вопросы с подковыркой никого не расстреливали, его гнев вызывало лишь открытое противостояние.

— Глупый какой вопрос, приятель, — ответил Аль, стараясь не скривиться. — Ну и зачем ты спрашивал? У нас, например, уйма интересных сведений о том, как Организация справляется с медицинскими проблемами — неодержанные обращаются со своими проблемами к нашим лейтенантам. Но вам же всегда хочется гадость сказать. Просто мания у вас какая-то.

— Антиматерия — вот что более всего страшит жителей Конфедерации, Аль. Людей интересуют слухи. Кое-кто из экипажей говорил, что они стреляли боевыми осами, заряженными антиматом. И здешние промышленные станции производят камеры сдерживания антивещества. У вас есть собственная фабрика антиматерии, Аль?

Стоявший за спиной Капоне Лерой Октавиус наклонился к его уху и торопливо зашептал. На окаменевшее лицо Капоне вернулась улыбочка.

— Я не могу ни подтвердить, ни опровергнуть то, что Организация имеет доступ ко всемогущему оружию.

Это не остановило журналюг. Они спрашивали снова и снова. Аль понял, что пресс-конференцию он провалил. Зачитывать рекламную херню, которую накропал Лерой, — про чудесные исцеления и о том, как им удалось избежать на Арнштадте массового голода, наподобие того, что поражал, как сообщалось, другие одержимые миры, — не получалось.

Когда в конце его спросили: «Планируете ли вы очередное вторжение?», — Аль только прорычал: «А вы подождите — и увидите» и вышел.

— Не волнуйся, в сеть это не пойдет, — уверил его Лерой, пока они ехали на лифте на нижний этаж.

— Могли бы проявить немного уважения, — буркнул Капоне. — Кабы не я, их давно одержали бы; пищали бы теперь у себя в черепушках. Ничто этих ублюдков не проймет.

— Может, надавить на них немного? — спросил Бернард Олсоп.

— Нет. Глупо. Агентства новостей по Конфедерации принимают наши сообщения только потому, что репортеры еще не одержаны.

Аль очень не любил, когда Бернард пытался показать свою лояльность и крутизну. «Избавиться бы от него, совсем он меня достал».

Только теперь от человека не так просто избавиться. Он потом в другом теле все равно вернется, да еще и обидится как черт.

Проклятье, проблемы так и сыплются.

Двери лифта отворились в подвальном этаже отеля — лишенном окон уровне, где располагались системы жизнеобеспечения, насосы и покрытые росой баки. В середине его был огорожен боксерский ринг, окруженный обычными спортивными снарядами — гантелями, штангами, грушами — и велотренажерами. Это был зал Мэлоуна.

Аль спускался сюда, когда хотел расслабиться. Дома, в Чикаго, ему всегда нравился спорт. В те времена поход на боксерский матч был событием. И по этим событиям он тосковал. Если он смог возродить Организацию, и музыку, и танцы тех времен, решил он, то почему бы и не спорт?

Аврам Харвуд прогнал все файлы Организации через поисковик и нашел Мэлоуна, заявлявшего, что он работал в 1970-х тренером по боксу в Нью-Йорке.

В тренажерный зал Аль Капоне вошел в сопровождении пятерых своих старших лейтенантов, Аврама Харвуда и нескольких прилипал вроде Бернарда. В подвале, правда, и так было шумно — гудели насосы, вокруг ринга звучала музыка, ученики молотили по грушам. Приходилось кричать, чтобы тебя услышали. Так и надо: чтобы пахло потом и кожей, чтобы слышались удары, чтобы покрикивал на лучших своих подопечных Мэлоун.

— Как дела? — спросил Аль у тренера.

Мэлоун пожал плечами. Невыразительная его физиономия выглядела несчастной.

— Эти нынешние, Аль, они размякли. Не хотят они друг друга бить — то ли мораль не позволяет, то ли еще что. Мухаммеда Али или Купера нам тут не сыскать. Но пару перспективных ребят я нашел, таких, кому крепко досталось, — вот у них все в порядке. — Он ткнул толстым пальцем в сторону двоих юнцов на ринге. — Джоуи и Гуло — вот у них кишка потянет.

Аль оглядел двоих боксеров, танцующих по рингу. Оба парни крупные, подтянутые, в пестрых защитках. Он достаточно понимал в основах бокса, чтобы видеть — оба держатся нормально, хотя слишком уходят в оборону.

— Я погляжу немного, — бросил Аль Мэлоуну.

— Само собой, Аль. Откуда хочешь. Эй! Гуло, слева, слева закройся, жопа!

Джоуи заметил прореху в обороне противника и врезал Гуло правой. Тот перешел в клинч, и оба налетели на канаты.

— Брек, брек! — заорал рефери.

Аль подтянул к себе табуретку и сел, довольно глядя на соперников.

— Ладно, что у нас на сегодня в программе? Расскажи-ка, Аврам.

Аль заметил, что тик беспокоит бывшего мэра все сильнее. И не все рубцы сошли, несмотря на пару попыток одержимых лейтенантов Капоне исправить положение. Аль Капоне не нравилось, что рядом с ним ходит такой колодец враждебности и обиды, но парень был управляющим от Бога. Заменить его сейчас было бы нереально.

— Прибыло уже пятнадцать делегаций из-за пределов системы, — доложил Аврам Харвуд. — Все хотят вас видеть.

— Из-за пределов, да? — Приугасший интерес Капоне вновь разгорелся. — И чего хотят?

— В основном помощи, — ответил Харвуд, не скрывая неудовольствия.

Недовольный тон Аль пропустил мимо ушей.

— Какой?

— Все они — с астероидных поселений, — объяснила Патриция Маньяно. — Банда, которая прибыла первой, — с Томы, это в системе Коломны. Их проблема в том, что численность населения астероида — всего девяносто тысяч. Энергистической силы, чтобы вытянуть астероид из этой Вселенной, у них достаточно. Но они вовремя сообразили, что провести остаток вечности в паре среднего размера биосферных пещер, полностью зависимых от технологии, — не самое веселое занятие. Особенно если учесть, что добрая треть одержимых родом из доиндустриальных времен.

— Черт, а я что все время людям твержу? — экспансивно воскликнул Аль. — Нет смысла пропадать целыми планетами, пока мы не прижали Конфедерацию к ногтю.

Несколько будущих боксеров подошли поближе. Джоуи и Гуло, словно осознавая растущий интерес публики, еще старательнее принялись вышибать друг из друга дух. Монотонная трескотня Мэлоуна набирала темп.

— И при чем тут я? — поинтересовался Аль.

— Жители Томы хотят перевезти всех на Коломну.

— Гос-споди!

— С помощью нашего флота. Если мы выберем Коломну нашей следующей целью, то получим их сотрудничество на неограниченное время. Все промышленные станции в системе будут направлены на поддержку флота, все захваченные корабли — переоснащены под боевые или транспортные, и все население планеты будет вовлечено в общественную систему по нашему образцу. Хотят записаться к тебе в лейтенанты.

Аль был польщен. День, кажется, начинал исправляться.

Боксеры на ринге потели. По губам Гуло стекала кровь. Вокруг левого глаза Джоуи светился здоровый фонарь. Зрители подбадривали обоих свистом и криками.

— Рискованно, — заметил Луиджи. — Коломна — родной мир первого адмирала Александровича. Вряд ли ему это понравится. Я бы на его месте точно обиделся. Кроме того, мы все еще готовимся к вторжению в Тои-Хои.

Аль покачался на табуретке и материализовал зажженную «гавану».

— Что адмирал на меня обидится, я не слишком боюсь — есть у меня для него пара подарочков. Нет у нас возможности разделить флот, отправить на Коломну часть?

— Извини, босс, вот тут у меня к тебе дурные вести, — ответил Луиджи. — Конфедерация на Арнштадте нас изводит. Их космоястребы вылетают над полюсами и забрасывают невидимыми минами платформы СО на орбите. Стелс-мины — так у них, уродов, это зовется. Теряем каждый день до хрена железа. А неодержанное население еще трепыхается немного… честно сказать, даже сильно. Нашим новым лейтенантам постоянно приходится силой устанавливать власть. А при этом они независимые больно становятся, и приходится их вразумлять с платформ СО. А Конфедерация тем временем вышибает платформы по одной. Приходится вешать взамен корабли, но они уязвимы не меньше.

— Мать твою, Луиджи! — взорвался Аль. — Хочешь сказать, что мы продуем?

— Да никогда! — возмутился Луиджи. — Мы сами теперь патрулируем околополярные зоны. Тоже им жить не даем. Но, Аль, чтобы блокировать один клятый космоястреб, нужно пять-шесть наших кораблей!

— Они связывают нам руки, — заметил Сильвано Ричман. — Это они нарочно. Мы теряем корабли и в окрестностях населенных астероидов в системе. Космоястребы совершают молниеносный налет, сбрасывают дюжину боевых ос и тут же пропадают, прежде чем мы успеваем ответить. Стратегия, я тебе скажу, Аль, гадская. Но так легко, как прежде, мы уже не отделаемся.

— Современные флоты, — добавил Лерой, — строятся на концепции скорого тактического штурма. Их цель — причинить урон на широком фронте, чтобы противник заново развернул свою оборону. Сейчас они перешли к партизанской войне, чтобы утомить наши команды.

— Трусы долбаные, — пробурчал Сильвано.

— Дальше будет хуже, — предупредил Лерой. — Они увидели, что близ Арнштадта эта идея себя оправдала, и начнут здесь. Система СО Новой Калифорнии уязвима для стелс-мин точно так же. Наше преимущество только в том, что Организация правит планетой. Нам не приходится постоянно утверждать свою власть, как на Арнштадте. На этой неделе мы нанесли, кажется, всего десять ударов по земле.

— Двенадцать, — поправил его Эммет. — Но у нас на орбите большие промышленные мощности. Не хотелось бы их потерять в результате. Наши поселения на внешних астероидах системы не поставляют нам столько сырья, сколько могли бы, производство не соответствует возможностям.

— Это потому, — ответил Лерой, — что у нас возникла та же проблема, что и у внешсистемных делегаций.

— Продолжай, — мрачно пробормотал Аль, рассеянно катая в пальцах погасшую сигару. Глаз с ринга он все же не сводил.

Джоуи вяло покачивался, кровь стекала по лицу и груди Гуло и капала на пол. Гонг не прозвучит — этот матч может закончиться только нокдауном.

— Все одержимые хотят жить на планете, — объяснил Лерой. — На астероидах просто не хватает населения, чтобы поддерживать цивилизацию в вечности. На Новую Калифорнию с внешних поселений постоянно прибывают межорбитальные рейсы. И на одного прилетевшего одержимого следующего рейса ждут еще десять.

— Да чтоб им провалиться! — взревел Аль. — Когда эти бродяжьи задницы прилетят, вышиби их обратно, туда, откуда взялись! Нам нужна полная мощность этих фабрик! Понял?

— Я сообщу командованию СО, — ответил Лерой.

— И напомни им, что я не шучу, блин.

— Понял.

Аль взглядом снова зажег сигару.

— Ладно. Луиджи, когда мы сможем начать захват Тои-Хои?

Луиджи пожал плечами.

— Я тебе честно скажу, Аль, — наш первоначальный график трещит по швам.

— Это почему?

— Мы посчитали, что Арнштадт практически удвоит численность нашего флота. Так и вышло. Но нам теперь требуется куча кораблей, чтобы поддерживать в системе порядок, а отыскать толковые команды — проблема. Теперь еще Курск. Это была ошибка, Аль. Планета не стоит и ведра мочи. А эти долбаные фермеры-высельщики никак сдаваться не хотят.

— Микки сейчас как раз там, — заметил Сильвано. — Проводит операцию, пытаясь прижать ублюдков к ногтю. А это непросто. Уроды разбежались по лесам и прячутся в пещерах, в дуплах — там, где их сенсоры со спутников не берут. А Конфедерация нас изрядно треплет своими стелсами, Арнштадт по сравнению с этим — тьфу! Теряем в день по три-четыре корабля.

— Думаю, Луиджи был прав насчет Курска, — добавил Эммет. — Это была ошибка. Планета обходится нам дорого, а толку от нее — ноль. Я бы предложил отозвать флот оттуда. Пусть одержимые на поверхности сами занимаются планетой.

— Это будет означать, что Организация там не имеет никакой власти, — возразила Патриция. — Как только все окажутся одержаны, планету просто выдернут из Вселенной.

— Мы от нее не получаем ничего, кроме пяти минут славы, — ответил Лерой. — Да и те уже прошли. Эммет прав. По-моему, нет смысла выбирать миры ниже четвертой фазы развития, чтобы мы, самое малое, могли возместить потери.

— Звучит разумно, — согласился Аль. — Мне не больно хочется терять Курск, но если такие дела, у нас выбора, блин, большого нет. Луиджи, тащи Микки обратно, и пусть он прихватит с собой все корабли и как можно больше наших солдат. И отправляйтесь на Тои-Хои, как только загрузитесь припасами. Иначе народ подумает, что мы поджали хвосты, а для нас сейчас главное — поддерживать темп.

— Заметано, босс. Если он вам не нужен, я бы Камерона Леунга послал курьером. Так будет быстрее, и мы срежем потери.

— Нет проблем. Сегодня и посылай. — Аль выдул колечко дыма к высокому потолку. — Еще что-нибудь?

Лерой с Эмметом тоскливо переглянулись.

— С нашей новой валютой начались неполадки, — пробормотал Эммет. — Наверное, это можно назвать подделкой.

— Господи! Я думал, вы, ракетчики, все просчитали!

— Как ты там сказал — защищено от дурака? — с дьявольской ухмылкой спросил Сильвано.

— Так и должно было быть, — ответил Эммет. — Отчасти виновато исполнение. Наши солдаты не всегда честно подсчитывают время, потраченное одержимыми на оплату энергистических долгов. Люди жаловаться начинают. Там, внизу, растет недовольство. Аль, ты должен четко объяснить лейтенантам, насколько важно придерживаться наших же правил. Экономика, которую мы сварганили, и так еле держится, незачем к ней еще доверие подрывать. Если рухнет система, мы потеряем контроль над планетой, здесь будет второй Курск. И нельзя расстреливать всех несогласных с платформ СО; удерживать в рамках большинство населения надо с осторожностью.

— Ладно, ладно. — Аль раздраженно отмахнулся — поучающий тон Эммета его раздражал.

— Исходя из того, что мы видели, я не уверен, сможет ли население из диких одержимых себя прокормить. Города, во всяком случае, придется бросить, как только развалится система снабжения. Чтобы поддерживать такой мегаполис, как Сан-Анджелес, требуется изрядная площадь пахотных земель.

— Кончай херню молоть, я уже понял, блин, ясно? Мне другое нужно — что с этим всем делать?

— Пора тебе снова поговорить с лейтенантами на земле, Аль, — вздохнул Лерой. — Можем привязать это к возвращению флота. Показать, что мы едины и что они без нас — ничто. Пусть по струнке ходят.

— Ох ты, Господи Иисусе Христе, опять долбаный парад?! Я же только что вернулся!

— Ты правитель двух звездных систем, Аль, — невозмутимо ответил Лерой. — Есть вещи, которыми приходится заниматься.

Аль сморщился. Толстяк менеджер был прав — как всегда, чтоб ему провалиться. Это не игра, которую всегда можно прервать, чтобы вернуться к ней на досуге. В Чикаго он карабкался власти на шею, чтобы оседлать ее. Здесь он и был властью. Только теперь он осознал величие того, что сотворил сам, и меру своей ответственности.

Если Организация падет, миллионы людей — живых и воскрешенных — падут с ней вместе, надежды их разобьются о скалы эгоистичного упрямства Аль Капоне. Когда он в последний раз поддался гордыне, то оказался в Алькатрасе. Но страшная тюрьма покажется раем по сравнению с тем ужасом, что предстоит ему испытать в случае неудачи.

Подходивший к концу матч уже никого не интересовал — почти все одержимые в тренировочном зале повернулись к Капоне, ощущая его смятение и ужас. Лерой и Аврам ждали, озадаченные внезапно наступившей неловкой тишиной.

— Конечно, Лерой, — покорно пробормотал Аль. — Я знаю, чем правлю. И я никогда не боялся работы. Не забывай об этом. Так что… устрой мне этот тур. Понял?

— Так точно.

— Ну наконец-то. Так, ребята, все знают, что им делать? Поехали.

Гуло врезал наконец своему противнику в живот так, что Джоуи отлетел в угол ринга, согнувшись пополам. Мэлоун перепрыгнул через канаты, чтобы осмотреть упавшего. Гуло стоял над ним, не вполне понимая, что ему дальше делать. По подбородку его струилась кровь.

— Ладно, парень, — смилостивился Мэлоун. — На сегодня все.

Аль отослал в небытие сигару и, подойдя к канатам, поманил Гуло к себе.

— Неплохо поработал, малыш. Давно тренируешься?

Гуло выплюнул в ладонь окровавленный загубник.

— Девять дней, мистер Капоне, — пробормотал он, тяжело дыша.

На пиджак Аль Капоне упало несколько капелек крови.

Аль ухватил мальчишку за подбородок и повертел его лицо то вправо, то влево, осматривая синяки и ссадины. Он сосредоточился, ощущая, как струится по его рукам щекотный холодок, проникая в кожу мальчишки. Кровотечение унялось, и с рассаженного лица слегка сошла опухоль.

— Так сойдет, — решил Аль.

Джеззибелла валялась на круглой постели. Голоэкран на стене показывал ей вид тренировочного зала из сенсора на потолке. Эммет, Луиджи и Лерой собрались вместе и что-то серьезно обсуждали; их усиленные микрофоном голоса заполняли спальню.

— Тяжелый день выдался, милый? — спросила Джеззибелла — сама «грубость, скрывающая нежное сердце». Лицо ее было очень серьезно, щеки слегка раскраснелись. На лоб падали длинные прямые волосы.

— Ты же видела, — ответил Аль.

— Ага. — Она поднялась, выпутываясь из складок длинного белого шелкового халата. Пояса не было, и халат распахнулся до талии, открывая изящной формы пупок. — Иди ко мне, детка. Приляг.

— Лучшая идея за весь день, — пробормотал Аль с таким безразличием, что сам себе удивился.

— Нет, не это. Тебе нужно расслабиться.

Аль пренебрежительно фыркнул, но подчинился. Он лег на спину, заложил руки за голову и с мрачный видом уставился в потолок.

— Вот же ерунда. Уж мне-то следовало бы знать, что с деньгами случится. Все жульничают, как могут. И с чего я взял, что мои солдаты будут честными парнями?

Джеззибелла уселась ему на бедра. Должно быть, этот халатик крепко держит статическое электричество, подумал Аль, иначе с чего бы ему так липнуть к телу в самых важных местах? Она принялась разминать пальчиками его плечи.

— Эй, а это к чему?

— Ты расслабиться должен, забыл? Ты такой… напряженный…

Кончики ее пальцев ходили кругами, точно играя на звонких мышечных волоконцах.

— Здорово, — признал он.

— Вообще-то это полагается делать с ароматным маслом…

— Хочешь, чтобы я его придумал? — Аль не был вполне уверен, что может создавать запахи, как творил материю.

— Нет. Импровизация — это всегда так интересно. Никогда не знаешь, что получится. Повернись и рубашку убери.

Аль перекатился на живот и, широко зевнув, оперся подбородком на сжатые кулаки. Джеззибелла принялась прохаживаться пальчиками вдоль его позвоночника.

— Не знаю, что мне меньше по душе, — признался Аль, — драпать с Курска или признавать, до какой степени прав этот жирный козел Лерой.

— Курск — это стратегическое отступление.

— Как ни назови, детка, а все одно бегство.

— Думаю, я смогу тебе помочь с Арнштадтом.

— И чем?

Джеззибелла нагнулась к прикроватному столику, взяла небольшой процессорный блочок и что-то набрала на клавиатуре.

— Только сегодня увидела эту запись, зря мне Лерой раньше не показал. Похоже, это смотрит вся Конфедерация. Мы это получили от одной из внесистемных делегаций, явившихся пред твои светлые очи.

Тренировочный зал на голоэкране сменился изображением нежащейся у валуна Киры Салтер.

— Ага, внимание точно привлекает, — весело брякнул Аль.

Джеззибелла шлепнула его по ягодицам.

— Веди себя прилично, Аль Капоне. Не на сиськи ее пялься, а слушай.

И он внимательно слушал чарующий голос.

— У нее неплохо получается, — признала Джеззибелла. — Особенно если учесть, что запись только аудио-видео, никакие сенсорные активаторы на подсознание не действуют. Я бы, само собой, сработала лучше, но у меня и опыта побольше. Так вот, недовольные юнцы слетаются на эту запись со всех астероидных поселений, куда попала копия. Они себя полуночниками называют.

— И что? Валиск — это одно из этих хреновых обиталищ, так? Вреда от нее не будет, сколько бы туда народу ни отправилось.

— Меня больше интересует способ, каким они туда попадают. Кира исхитрилась одержать космоястребов Валиска — у них это называется «адовы ястребы».

— Да ну?

— Вот-вот. А они тратят силы, перевозя на обиталище придурковатых детишек. У Киры возникла та же проблема, что и в одержанных астероидных поселениях, — не те места, где хочется провести вечность. Но она, по-моему, пытается увеличить население Валиска, чтобы ее подчиненные не захотели высадиться на какую-нибудь планету. Разумно. Если они переберутся вниз, Кира уже никем командовать не сможет.

— И что? Я же не говорил, что она дура.

— Именно. У нее есть организация. Не в твоих масштабах, но есть. Она умна, она знает толк в политике. Из нее вышел бы прекрасный союзник. Мы можем доставлять ей жителей намного быстрее, чем она сможет добывать их тайными вылетами. А она в ответ одолжит нам пару эскадрилий своих адовых ястребов, которые отчаянно нужны флоту. И те быстро положат конец атакам Конфедерации.

— Черт! — Капоне снова перевернулся на спину. Джеззибелла стояла над ним на коленях, уперев кулачки в бедра и довольно улыбаясь. — Здорово придумано, Джез. Нет, блин, это не здорово — это гениально! Черт, да я тебе вовсе не нужен, ты и без меня с Организацией управишься!

— Не дури. То, что ты со мной вытворяешь, мне самой в жизни не повторить.

Он зарычал и потянулся к халату. Загорелое лицо Мэри Скиббоу улыбалось им, глядя, как исчезает с обоих одежда: с него — растворяясь в воздухе, с нее — разлетаясь на мелкие клочки.

Первый адмирал подождал, пока капитан Кханна и адмирал Лалвани усядутся за стол напротив него, и датавизировал настольному процессору команду начать полносенсную конференцию высшего уровня секретности. В белом пузыре, заключившем их, сидели за овальным столом еще шестеро. Прямо напротив Самуэля Александровича сидел президент Конфедеративной Ассамблеи Олтон Хаакер вместе со своим старшим секретарем Джитой Анвар. По левую руку от него расположился посол королевства Кулу сэр Морис Холл вместе с помощником министра иностранных дел Кулу лордом Эллиотом; остальные места занимали посол эденистов Кайо и доктор Гилмор.

— Это не обычный брифинг, адмирал, — пояснил президент Хаакер. — Королевство Кулу официально обратилось к нам за военной помощью.

Самуэль Александрович не сумел удержаться от изумленной гримасы; к счастью, его полносенсная маска сохранила серьезность.

— Не знал, что какой-то из миров королевства находится под угрозой захвата.

— Нет, адмирал, никаких новых атак на нас не предпринималось, — заверил его сэр Морис. — Королевский флот доказал свою эффективность, защищая наши планеты от нападений одержимых. Даже адовы ястребы Валиска перестали прыгать в наше пространство, чтобы распространять свои проклятые подрывные записи. И наши планетарные силы ликвидировали все случавшиеся за это время прорывы. За печальным исключением Мортонриджа. Собственно, ради этого мы и обратились к вам за помощью и поддержкой. Мы намерены провести операцию по освобождению полуострова и избавлению его жителей от бремени одержания.

— Невозможно, — воскликнул Самуэль. — Мы так и не разработали надежного метода изгнания одержащей души из тела — доктор Гилмор?

— К сожалению, первый адмирал прав, — подтвердил ученый. — Как мы выяснили, изгнать одержателя, с тем чтобы тот вернул контроль над захваченным телом владельцу, крайне тяжело.

— Если только не запихнуть его в ноль-тау, — заметил лорд Эллиот.

— Но на Мортонридже живут два миллиона человек, — отозвался Самуэль. — Вы не можете запихнуть в ноль-тау всех.

— Почему? Вопрос только в масштабе.

— Вам потребуется… — Саму эль замолк, когда в его нейросети запустились одна за другой несколько тактических программ.

— Помощь Конфедеративного флота, — договорил за него лорд Эллиот. — Именно. Нам придется перевезти на Омбей большое количество войск и боеприпасов. Ваши транспорты и десантные корабли не заняты установлением карантина — они не могут перехватывать гражданские суда. Мы просим передать их в наше распоряжение. Соединенных ресурсов королевства, наших союзников и Конфедеративного флота должно хватить, чтобы избавить Мортонридж от этой угрозы.

— Войск?

— Мы поставим королевству первоначально партию в полмиллиона биотехконструктов, — пояснил посол Кайо. — Они должны быть способны сдерживать отдельно взятых одержимых и помещать в ноль-тау капсулы. Их применение должно свести людские потери к возможному минимуму.

— Вы поможете королевству? — Самуэль даже не попытался скрыть охватившего его изумления. Но… союз королевства и эденистов! В каком-то смысле адмирал испытывал облегчение — значит, любой предрассудок может быть отброшен, если придется. Но какая жалость, что это случилось сейчас и здесь!

— Да.

— По…нятно.

— Конструктов придется поддержать обычными войсками, и в большом числе, чтобы не потерять захваченные территории, — продолжил сэр Морис. — Мы также просим направить нам в помощь две бригады морской пехоты Конфедеративного флота.

— Я не сомневаюсь, что ваши тактические анализы убедили вас в том, что подобная операция осуществима, — отозвался Самуэль. — Но для протокола я вынужден заявить, что выступаю против нее и не желаю направлять вверенные мне силы на столь бесплодное предприятие. Если подобная совместная операция и может быть начата, целью ее должна стать более важная территория.

— Его величество заявил, что готов пойти на любые меры, чтобы избавить его подданных от страданий, — строго заметил лорд Эллиот.

— А его долг распространяется только на живущих?

— Адмирал! — произнес Хаакер.

— Извините. Но вы должны понимать, что мой долг распространяется на всю Конфедерацию.

— И до сих пор вы исполняли его безупречно.

— До сих пор?

— Адмирал, вы понимаете, что нынешний статус-кво невозможно поддерживать до бесконечности, — пояснила Джита Анвар. — Нам это не по карману.

— Нам приходится включать в расчет и политические цели этого конфликта, — добавил Хаакер. — Прости, Самуэль, но логика и тактический расчет играют тут второстепенную роль. Конфедерация должна что-то делать. Ты это понимаешь.

— И вы выбрали Мортонридж, чтобы отвлечь внимание публики?

— Это цель, которой, как представляется королевству и эденистам, они могут достичь сообща.

— Да, но что случится потом? Вы предлагаете освобождать таким образом все одержанные планеты и астероиды? Сколько лет на это уйдет? И во что нам обойдется?

— Я искренне надеюсь, что повторять подобные операции не придется, — проговорил Кайо. — Время, потраченное на освобождение Мортонриджа, мы должны употребить на то, чтобы отыскать другое решение проблемы. Однако если ответ найден не будет, то, возможно, нам придется и дальше проводить аналогичные кампании.

— Вот поэтому первая обязана завершиться победой, — завершил Хаакер.

— Вы приказываете мне перенаправить наши силы? — поинтересовался Самуэль.

— Я сообщаю вам о высказанной королевством Кулу и эденистами просьбе — вполне законном запросе двух наших самых могущественных сторонников. Если у вас есть альтернативное предложение, я буду рад его выслушать.

— Вы знаете, что альтернативы у меня нет.

— Тогда мне кажется, что у вас нет и причины отказать им.

— Понятно. Если позволите поинтересоваться, посол Кайо, — почему ваше Согласие пошло на это?

— Мы согласились ради надежды, которую успех этого предприятия подарит всем живущим в Конфедерации. Мы не говорим, что одобряем его.

— Самуэль, ты прекрасно справлялся до сих пор, — заметила Лалвани. — Мы все понимаем, что это «освобождение» — всего лишь политическое шоу, но оно даст нам широкую поддержку. А в ближайшие недели нам потребуется вся поддержка, которую мы сумеем получить.

— Хорошо. — Самуэль Александрович примолк, испытывая глубокое отвращение к себе. Больше всего его тревожило то, насколько он понимал их доводы, почти сочувствовал им. Имидж стал главной стратегической целью, войны велись ради политики. «Правда, чем я в таком случае отличаюсь от командиров всех эпох — мы всегда сражались на политической арене, чтобы выиграть настоящий бой. Интересно, чувствовали ли мои блистательные предшественники себя настолько опозоренными?» — Капитан Кханна, попросите Генеральный штаб разработать план переброски наших сил в соответствии с просьбой посла королевства Кулу.

— Так точно, сэр.

— Я желаю вашему королю всяческих успехов, посол.

— Благодарю, адмирал. Мы не хотели бы вмешиваться в ход проводимых вами сейчас операций. Его величество прекрасно понимает, насколько важную роль вы сейчас играете.

— Рад. Нам предстоит принять немало тяжелых решений, и его поддержка будет для нас крайне важна. Как я и говорил с самого начала, окончательное решение проблемы одержимых не может лежать в военной области.

— Вы рассматривали предложение Капоне? — поинтересовался сэр Морис. — Я понимаю, что он из всех одержимых в первую очередь может считаться обычным врагом. Но возможно ли вообще использование биотехконструктов?

— Мы подумывали об этом, — ответил Майнард Кханна. — С практической точки зрения это совершенно неосуществимо. Вопрос в численности. По самым скромным оценкам, нынешнее население Конфедерации достигает девятисот миллиардов человек — примерно по миллиарду на планетную систему. Если даже предположить, что на одного живущего приходится десять умерших, в бездне должно пребывать около десяти триллионов душ. Если каждой из них дать конструкт в качестве тела — где они все жить-то будут? Нам придется найти для них от трех до пяти тысяч террасовместимых планет. Задача явно нереальная.

— Я бы оспорил это число, — заметил Кайо. — Латон ясно заявил, что не все души остаются в бездне навечно.

— Даже если их всего триллион, им потребуется несколько сотен планет.

— Информация Латона нас крайне интересует, — проговорил доктор Гилмор. — Мы с самого начала предположили, что поисками окончательного решения придется заниматься нам. Но если души могут подняться из бездны к некоему иному плану бытия, это придется сделать им самим.

— А как нам их заставить? — поинтересовался Хаакер.

— Не знаю. Если бы мы нашли хоть одного из них, кто согласился бы с нами сотрудничать, наши исследования пошли бы куда быстрее… Кого-нибудь вроде того Шона Уоллеса, у которого Келли Тиррел брала интервью. Все, кто содержится у нас на Трафальгаре, активно враждебны.

Самуэль хотел было высказаться насчет отношения, соответствующего обхождению, но Гилмор не заслужил, чтобы его отчитывали публично.

— Полагаю, мы могли бы попробовать дипломатическую инициативу. Мы знаем несколько астероидов, чье население было одержано, но до сих пор не покинуло нашу Вселенную. Могли бы начать с них — поинтересоваться, не захотят ли они поговорить.

— Идея превосходная, — согласился Хаакер. — Это не будет стоить ничего, а если мы получим их согласие, то я готов полностью поддержать любой совместный исследовательский проект.

Конференция закончилась, и доктор Гилмор опять очутился в собственном кабинете. Несколько минут он сидел неподвижно, прокручивая в голове последние минуты беседы. Доктор гордился своей методической натурой, воплощением научного метода, и не злился на себя — скорее был раздражен своей недогадливостью. Если Латон не солгал об уходящих из бездны душах, значит, бездна — не статичная среда, какой он полагал ее прежде. А это открывало новые направления исследований.

Когда доктор Гилмор вошел в камеру, где содержалась Жаклин Кутер, у персонала был перерыв. С нависавших над ложем манипуляторов сняли квантовые сенсоры — лаборатория электроники разработала очередную улучшенную модель. Поиски неуловимого межпространственного разрыва не прекращались.

Жаклин Кутер кормили. К ложу подкатили тележку, подвесив над губами одержимой конец толстого шланга. Крепления, державшие ее голову, расслабили ровно настолько, чтобы Кутер могла выбирать губами любой из двух мундштуков — один с водой, второй с мясной пастой.

Доктор Гилмор подошел к ложу и навис над одержимой. Взгляд ее пристально следил за каждым его движением.

— Доброе утро, Жаклин. Как поживаем?

Одержимая презрительно прищурилась. Из-под приклеенных к ее коже электродов струился дымок. Она приоткрыла губки и облизнула пластиковый мундштук.

— Спасибо, доктор Менгеле, неплохо. Я хочу поговорить с моим адвокатом.

— Очень интересно. Зачем?

— А я намерена отсудить у вас все, до последнего фьюзеодоллара, а потом добиться, чтобы вас отправили в каторжный мир с билетом в один конец. Пытки в Конфедерации запрещены законом. Почитайте Декларацию прав человека.

— Если вам неудобно — уходите. Мы оба знаем, что вам это под силу.

— Мы в данный момент обсуждаем не мое положение, а ваши действия. Так могу я воспользоваться правом на один звонок?

— Не знал, что у бессмертных душ могут быть гражданские права. Своим жертвам вы особенной свободы не предоставляете.

— Мои права пусть определяет суд. Отказывая мне в праве на рассмотрение прецедентообразующего дела, вы усугубляете свою вину. Однако если вас беспокоит это, я могу вас заверить, что Кейт Морли тоже желает видеть адвоката.

— Кейт Морли?

— Совладелец этого тела.

Доктор Гилмор неуверенно улыбнулся. Беседа шла не по плану.

— Я вам не верю.

— Опять вы берете на себя прерогативы суда. Вы что, правда думаете, что Кейт нравится, когда ее привязывают к койке и пытают электротоком? Вы нарушаете ее основные права.

— Я бы хотел, чтобы она сама попросила адвоката.

— Она так и сделала. Не верите мне — проведите анализ голоса. Это она сказала.

— Абсурд.

— Я требую адвоката! — Одержимая повысила голос. — Ты, морпех! Ты принес присягу защищать права жителей Конфедерации. Я требую адвоката! Зовите!

Старшина караула обернулся к доктору Гилмору. Из-за стеклянной перегородки на ученого взирали все, кто был в этот момент в лаборатории.

Внезапно расслабившись, Гилмор улыбнулся.

— Хорошо, Жаклин. Если вы будете сотрудничать с нами, мы ответим тем же. Я поставлю этот вопрос перед юрисконсультами первого адмирала, и мы выясним, распространяется ли на вас защита закона. Но сначала ответьте мне на один вопрос.

— Обвиняемый имеет право на молчание.

— А я вас ни в чем не обвиняю.

— Умно, доктор. Спрашивайте. Только не оскорбляйте мои умственные способности, склоняя к самооговору.

— Когда умерло ваше тело?

— В 2036 году. Теперь я получу адвоката?

— И все время, пока вы находились в бездне, вы пребывали в сознании?

— Да, кретин!

— Спасибо.

Жаклин Кутер подозрительно покосилась на него.

— Это все?

— Да. Пока — да.

— И чем это вам поможет?

— В бездне течет время. Значит, в ней также имеет место энтропия.

— И?

— Если ваш континуум подвержен распаду, значит, его обитатели смертны. И что для нас важнее — их можно… убить.

— Чего-чегоона требует? — переспросил Майнард Кханна.

Доктор Гилмор дернулся.

— Адвоката.

— Это шутка, да?

— Боюсь, что нет. — Он вздохнул. — Проблема в том, что при обычных обстоятельствах я проигнорировал бы подобную просьбу как нелепую. Однако среди наших сотрудников этот вопрос вызвал настоящий скандал. Мне известно, что разведывательная служба наделена широчайшими правами и может при необходимости обходить Декларацию прав человека, но личностный допрос проводится обычно другими отделениями. Я не хочу сказать, что все, что мы делаем с Кутер и другими, бессмысленно, но я должен быть уверен, что исполняемые нами приказы с юридической точки зрения корректны. Понятно, что обращаться с такими мелочами к самому первому адмиралу в такое время я не могу, но если бы вы подняли этот вопрос в военной прокуратуре, я был бы вам очень благодарен. Ну, вы понимаете, исключительно для ясности.

На первый взгляд, Голмо ничем не отличался от всех прочих газовых гигантов в Конфедерации. В поперечнике планета имела сто тридцать две тысячи километров. Кольца ее были чуть плотнее обычного, а облачные полосы — окрашены в невероятные оттенки алого и светло-лазурного, так что белые вихри штормов на их фоне виднелись отчетливо. Аномалия, принесшая планете известность, таилась в нескольких сотнях километров под бугристой поверхностью наружного слоя туч, где температура и плотность атмосферы заметно повышались. Там, в узкой зоне, где высокое давление уменьшало скорость турбулентных вихрей, а странные углеводороды приобретали высокую вязкость, эденисты из обиталищ, колонизировавших орбиты над гигантской планетой, нашли жизнь. Там обитали одноклеточные существа, напоминавшие летучих амеб размером с мужской кулак, которые всегда сбивались в огромные колонии, напоминавшие скопления икры. Зачем им это было нужно, никто так и не выяснил, потому что лишенные специализации клетки вполне могли бы выживать и независимо. Однако одиночные организмы встречались редко, во всяком случае в тех областях, куда залетали зонды, — а они исследовали пока лишь малую часть поверхности.

В другое время Сиринкс с радостью посетила бы исследовательские лаборатории, и любопытство все еще не давало ей покоя, когда «Энон» вышел из червоточины над газовым гигантом.

— Каждому овощу свои приоритеты, — укорил ее космоястреб.

Сиринкс ощутила, как ее похлопывает по плечу невидимая рука; сродственный канал был наполнен если не сочувствием, то, во всяком случае, терпением. Она шутовски покосилась на Рубена и пожала плечами.

— Ну ладно, в другой раз.

Она воспользовалась мощным сродством космоястреба, чтобы представиться Согласию Голмо. Сенсоры местной СО уже выискивали звездолет.

В каждой системе повторялось одно и то же: «Энон» передавал местному Согласию стратегическую сводку положения дел в Конфедерации, последние новости из недавно посещенных миров, списки находящихся под угрозой захвата планет и астероидов. В ответ Согласие предоставляло им разведданные по собственной системе. За день «Энон» мог облететь две-три звезды. Картина складывалась неутешительная. Обиталища эденистов придерживались установленной политики «изоляции и сдерживания», так что катастрофа мало их затронула, но поселения адамистов относились к ней менее строго, и, куда бы ни прилетала Сиринкс, ей приходилось выслушивать жалобы адамистов на вызванные карантином трудности, жалобы эденистов на попустительство местных флотов, байки о незаконных перелетах, рассказы об астероидах, падающих перед одержимыми один за другим, о политических маневрах и контрабанде.

— Мы в основном более законопослушны, чем адамисты, — заметил Оксли. — Но их больше, чем нас. Так что баланс выравнивается.

— Не ищи им оправданий, — откликнулся Кейкус.

— Невежество и страх, — бросила Сиринкс. — Вот причина всему. Наверное, нам следует отнестись к ним со снисхождением. Но в перспективе такое отношение станет серьезной проблемой. Собственно, это может означать, что для них и нет никакой перспективы.

— Если не считать королевства Кулу и еще одного-двух более дисциплинированных сообществ, — мысленно усмехнулся Рубен.

Сиринкс промедлила с ответом, ощутив растущую тревогу Согласия Голмо. Космоястребы местных сил обороны прыгали туда и обратно, наполняя сродственный канал возбужденным бормотанием.

— Что случилось? — спросила она.

— Мы подтвердили, что одержимыми захвачен астероид Этентия, — сообщило Согласие «Энону» и его команде. — Нами только что получено сообщение от главы местного бюро конфедеративного флота о прибытии с Курска капитана разведки флота Эрика Такрара. Согласно ему, капитан Такрар заполучил некую информацию особой важности, так что нас попросили немедленно перевезти капитана и его пленника на Трафальгар. К сожалению, от нас до Этентии пятнадцать световых часов, и за это время одержимые…

Вместе со всеми, настроенными на волну Согласия, Сиринкс и ее команда ощутили новое сообщение. Органы чувств обиталищ восприняли его как лиловую звезду микроволнового излучения, вспыхнувшую на месте Этентии.

— Говорит Эрик Такрар, капитан разведки конфедеративного флота. Обо мне вам сообщил Эмонн Верона. Или должен был. Боже. В общем, одержимые захватили Этентию. Это вы уже, наверное, и сами знаете. Я сумел добраться до звездолета «Тигара», но меня засекли. Информация, которую я раздобыл, жизненно важна. Я не могу доверить ее открытой связи. Если одержимые узнают, все потеряет смысл. Проблема вот в чем — корабль дышит на ладан, да я и не лучше. У меня есть какой-никакой вектор прыжка на систему Нгеуни, но в этом гадском альманахе про нее ничего не сказано — вроде бы колония первой фазы. Если я не смогу там пересесть на нормальный звездолет, попробую оттуда прыгнуть обратно. Боже, платформа СО выходит на цель. Прыгаю…

— Нгеуни — действительно колония первой фазы, — подтвердил «Энон».

Сиринкс машинально ощутила ее положение в пространстве — одиннадцать световых лет. В сочетании с нынешним положением Этентии вектор прыжка получался действительно крайне неточный. Если корабль Такрара действительно в таком состоянии…

— Колония основана совсем недавно, — продолжал «Энон». — Но звездолеты там могут быть.

— Мне следовало бы разобраться с этим, — сообщила Сиринкс Согласию.

— Мы не против. Такрар вернется сюда не раньше, чем через день, если его корабль не выйдет из строя.

— Мы отправимся на Нгеуни и выясним, попал ли он туда.

Она не успела договорить, как энергия хлынула в растровые клетки космоястреба.

Стефани услыхала пронзительный визг металла и последовавший за ним громовой вой сирены и улыбнулась собравшимся за кухонным столом детишкам.

— Похоже, дядя Мойо добыл нам четыре колеса.

Но едва она вышла на крыльцо, улыбка на ее лице увяла. Стоявший у калитки автобус сиял всеми цветами радуги. Корпус его был густо размалеван мультяшного вида цветами по еще более пестрому фону. На бортах мигали неоном огромные надписи «ЛЮБОВЬ», «МИР» и «КАРМА». Сверкающие хромированные диски были самыми тусклыми частями отделки.

Мойо вылез из кабины, излучая отчаянное смущение. Зашипела, открываясь, задняя дверь, и оттуда вышел еще один мужчина — настолько волосатый, что Стефани в жизни не видела ничего подобного.

Детвора уже толпилась вокруг нее, восторженно разглядывая сияюще-пестрое явление.

— Он правда нас довезет до границы?

— А как он у вас светится?

— Стефани, пожалуйста, а можно в него залезть?

Отказать Стефани не могла и с безнадежным видом махнула рукой. Детвора хлынула через лужайку, чтобы потрогать этакое чудо.

— Главное, совершенно не привлекает внимания, — бросила она Мойо. — Ты совсем ума лишился?

Тот виновато ткнул пальцем в своего нового спутника.

— Это Кохрейн, он мне помог с автобусом.

— Так это ваша идея?

— Ну дык! — Кохрейн низко поклонился. — Всегда хотел такую вот тачку.

— Хорошо. Получил — и попрощайся. Потому что мне надо вывезти отсюда детей, и в этом безобразии они не поедут. Переделаем во что-нибудь поприличнее.

— Толку не будет.

— О?

— А он прав, — поддержал волосатого Мойо. — Проскользнуть незамеченными не получится. Ты и сама знаешь. Теперь все чувствуют, что происходит на Мортонридже, в любом месте.

— Но это же не причина ехать на таком… таком… — Не найдя слов, Стефани беспомощно ткнула пальцем в сторону автобуса.

— Это будет типа колесный коан для нечистых духом, — объяснил Кохрейн.

— Господи, спаси и сохрани!

— Нет, точно. Всякий чувак, который его увидит, он столкнется с собственным внутренним бытьем. Это типа зеркало для души, въезжаешь? Мы будем передавать добро на радио «Божья волна» двадцать четыре часа в сутки — это миссия милосердия, — и матери будут плакать по брошенным детям! Мой «Кармический крестоносец» пристыдит всех так, что они сами нас пропустят. Но если типа напрягать людей военщиной, устраивать шпионские страсти и всякое такое — только хорошую карму зря потратишь. А всяким космически неклевым мэнам будет только проще нас напрягать.

— Хм-м. — Какая-то извращенная логика в его словах присутствовала, решила Стефани. Мойо перехватил ее взгляд и пожал плечами, излучая надежду и уютную верность. — Ну ладно, пару миль попробуем так. — Она подозрительно покосилась на Кохрейна. — И что это значит — нас?

Он ухмыльнулся и развел руками. Из ладоней его выросла небольшая радуга, едва не касавшаяся макушки. Дети, смеясь, захлопали в ладоши.

— Дык, чувиха, я же в Вудстоке был. Я три дня помогал править миром. Вам нужна будет сила моего внутреннего покоя. Я друг всем живым тварям… а теперь и сдохшим.

— Ой, черт…

Эрик так и не запустил систему жизнеобеспечения капсулы — он боялся, что лишняя нагрузка вконец выведет из строя последний действующий реактор корабля. В резервных матричных аккумуляторах энергии определенно не хватило бы, чтобы запустить растровые узлы.

Солнце Нгеуни казалось ослепительной синевато-белой точкой впереди. До него оставалась четверть светового года, и звезда была еще недостаточно яркой, чтобы свет ее отбрасывал тени на корпус, но намного превосходила все остальные светила на небесной сфере. Поступавшее с сенсоров изображение совершенно заслоняли навигационные графы — туннель из оранжевых кружков, выводивший «Тигару» в нескольких градусах южнее звезды. После пятого прыжка Эрик все еще не выровнял дельта-V.

К счастью, термоядерный двигатель звездолета способен был выжимать ускорение в семь g, а трюмы были пусты. Это означало, что у Эрика хватит топлива, чтобы сориентировать корабль правильно. Как он будет возвращаться на Голмо, агент еще не придумал.

Бортовой компьютер предупредил, что маневр ориентации почти завершен. «Тигара» мчалась в направлении звезды со скоростью девятнадцать километров в секунду. Эрик снизил ускорение и перенаправил поток энергии из реактора на растровые узлы. Стоило плазме нагреться, как реактор начал датавизировать предупреждения. Сдерживающее магнитное поле, не позволявшее разогретой до десяти миллионов градусов плазме коснуться корпуса реактора, начало опасно колебаться.

Эрик торопливо загрузил в бортовой компьютер аварийный алгоритм сброса, повесив ее на подпрограмму-диагност. Если мощность сдерживающего поля упадет до пяти процентов, реактор будет заглушен, а плазма — стравлена в пространство.

Странное дело, но агент не испытывал напряжения. Потом он сообразил, что внимания требует медицинская программа. Затребовав результаты диагностики, Эрик понял, что медпакеты вымывают из его крови токсины и нейромедиаторы, а заодно и впрыскивают химические транквилизаторы.

Он безрадостно ухмыльнулся, не выпуская загубника из зубов. Именно в тот момент, когда ему особенно нужна быстрая реакция, она подавляется. Нет, решительно все против него. Но даже это не могло потревожить агента в его полунаркотической дреме.

Бортовой компьютер просигналил, что приближается точка прыжка. Начали уходить в свои ниши сенсоры и терморадиаторы. Маршевый двигатель сбросил мощность до нуля. Эрик запустил ионные движки, придавая «Тигаре» минимальное ускорение.

Растровые узлы были заряжены полностью. С некоторым облегчением Эрик снизил мощность реактора. За полсекунды поток плазмы ослаб на девяносто процентов, и сдерживающее поле стиснуло его из последних сил. Дохнущие супернадежные схемы не сработали вовремя. По камере токамака прокатилась осцилляция, разрывая плазменный жгут.

«Тигара» прыгнула.

Она вынырнула из червоточины глубоко в системе Нгеуни — совершенная, безликая сфера. И в следующее мгновение это совершенство грубо нарушилось, когда бешеная плазма пробила оболочку-бублик, а за ней обшивку корабля, пронзая ее мечами горячих ионных струй. Началась цепная реакция вторичных взрывов — детонировали криогенные баки и матричные аккумуляторы.

Корабль разлетелся на куски, превращаясь в радиоактивный газ и оплавленные обломки. Из эпицентра взрыва выплыла капсула жизнеобеспечения. Там, где потоки энергии и мелкие обломки поцарапали слой нультермной пены, серебряную поверхность шара покрывали черные углеродные прожилки.

Едва она покинула расширяющееся, бурлящее газовое облако, заработали аварийные ракеты, останавливая беспорядочное кувыркание капсулы. И включился, передавая на своих частотах пронзительный аварийный сигнал, радиомаяк.